нашу беспомощную галактику. Но дверь в аудиторию, где мы занимались, вдруг открылась, и на пороге появился заведующий.
— Ребята, — заговорщицким голосом сказал он, — я хочу представить вам Лиз Роуз, у нее небольшие проблемы, и мы предложили ей походить на наши курсы.
Я ушам своим не поверил. Но в аудиторию действительно ввезли инвалидную коляску, на которой сидела наша Лиз.
Беременная сестра Лиз Каталина тоже вошла в аудиторию. Но ее прихода мы практически не заметили. Во все глаза мы смотрели только на Лиз.
Мы все, конечно, слышали, что произошло с прекрасной танцовщицей Лиз Роуз, но никогда не думали, что увидим ее рядом с нами. И когда ее ввезли на инвалидной коляске в нашу аудиторию, то мы все, и парни, и девушки, и люди более солидного возраста, как один, раскрыли рты.
А я еще и привстал со своего места.
Лиз подняла глаза и посмотрела на нас и на то, куда она попала. А потом она встретилась со мной взглядом.
И я прочел в ее глазах все ее горе, печаль и неизвестность. А также то, что последняя надежда в ее жизни теперь будет связана с такими же ущербными людьми, как я.
В аудитории тут же началась радостная церемония представления нас друг другу, я видел, что Лиз еле дождалась ее конца. Я очень хотел сделать для нее что-нибудь безумно хорошее и необыкновенное.
Но единственное, что я мог бы предложить ей сейчас, так это просто подойти, опуститься перед ней на колени и признаться в любви.
Но уж чего Лиз совсем не нужно было в этот момент, так это моего признания в любви.
Наши преподаватели, два известных психолога, предложили Лиз и ее сестре пройти в последние ряды, где они могли бы расслабиться и потихоньку начать привыкать к новой обстановке и новым людям. Занятия спокойно продолжались дальше, но в воздухе уже стал витать совсем другой настрой.
В нашем саду, среди чертополоха, появился прекрасный сломанный цветок.
Всем стало не до занятий, все украдкой оглядывались на Лиз. И я тоже еле сдерживал себя, чтобы не вывернуться в ту сторону, где сидела Лиз, и не начать пялиться на нее во все глаза. Но уж хоть я-то должен был ничем не нарушать ее покой.
Потом я вышел к кафедре и постарался всех очень насмешить своим рассказом о том, как бы я спас неизвестно от чего всю нашу беспомощную галактику. Для полноты картины я включил в рассказ и свои детские мечты о том, что стану космонавтом, и свои взрослые размышления о всеобщем счастье и благоденствии.
Помню, я глупо метался перед аудиторией и без умолку что-то говорил. Я старался ничего не упустить и охватить необъятное.
— Мировое вселенское благополучие по частичкам находится в душе каждого из нас, — говорил я, — и именно поэтому в какой-то степени мы все — космонавты собственной судьбы. И если нас так никогда и не хватит на большие и великие дела, мы не должны отчаиваться и опускать руки. Если мы друг с другом поделимся той добротой, которая находится внутри каждого из нас, то только так мир выживет, солнце не погаснет, цветы не завянут, а реки не выйдут из своих берегов.
Всем было очень весело, и я увидел, что даже Лиз улыбнулась. Это было хоть что-то, и это было очень здорово.
Когда я сел на свое место, то увидел, что сестре Лиз не очень хорошо. Через некоторое время я понял, что ей совсем не хорошо, она чуть слышно простонала.
На нее обратили внимание все, кто находился в аудитории. Но она своим видом показала, что, мол, ничего страшного с ней не происходит, и даже слегка помахала нам всем рукой.
Но еще через некоторое время сестра Лиз опять простонала. И мы все поняли, что у нее начались схватки.
И в нашей аудитории началась самая настоящая паника. Кто-то побежал вызывать медицинскую помощь, кто-то — махать на сестру Лиз чем придется.
Это была критическая ситуация, и мы все были в ней молодцами.
Лиз была в ужасе. Каталина сказала ей, что с ней ничего страшного не происходит, а все, наоборот, очень даже здорово.
Я как раз находился к ним ближе всех, и сестра Лиз попросила меня проводить Лиз после занятий до дома. Ни о чем большем я не смел даже и мечтать.
Приехала медицинская помощь, и сестру Лиз увезли. Я подошел к Лиз, я теперь был ответственным за нее.
Лиз подняла на меня глаза и сказала:
— Вы меня проводите?
Я был готов сделать для нее все, что угодно.
— Конечно, — сказал я, — а разве вы не хотите до конца посидеть на занятии?
— У меня сестра только что уехала рожать, — сказала Лиз, — вы думаете, что я смогу теперь спокойно сидеть на каком-то занятии?
— Честно говоря', — тут же сказал ей я, — я бы тоже не смог сидеть на каком-то занятии, если бы кто-нибудь из моих умопомрачительных родственников только что уехал бы рожать.
— Отлично, что мы друг друга так понимаем, — сказала Лиз, — так мы идем?
— Да, да, идем, — сказал я.
И я стал помогать ей выехать из аудитории.
Наши преподаватели взяли с Лиз обещание, что она приедет на следующее занятие. Разумеется, она пообещала.
Но я должен был подумать и о своем друге Эдди, он бы мне никогда не простил, если бы я его бросил.
— Можно, я позову своего друга, — спросил я у Лиз, когда мы уже выехали из нашей аудитории, — он будет нам помогать?
Лиз вздохнула и сказала:
— Хорошо, но только одного, а не всех сразу.
Конечно, разве она могла ожидать чего хорошего, ей надо было теперь держаться с людьми настороже.
— Да, да, конечно, — сказал я ей, — я позову только одного.
Я заглянул обратно в аудиторию и позвал Эдди. Он как раз неотрывно смотрел на дверь, он знал, что я его не брошу.
И мы повезли Лиз по коридорам университета. Кстати, мы заметили, что здание было неплохо приспособлено для проезда на инвалидных колясках.
И двери у лифтов были достаточно широкие, и у лестниц были дополнительные спуски.
На улице Лиз надела темные очки. Но все равно на нашу троицу почти все обращали внимание, я видел, как тяжело это для Лиз.
Мы сердито смотрели по сторонам, стараясь придать себе важный вид. Сегодня был самый счастливый день в наших с Эдди жизнях: мы познакомились с Лиз, и она наконец-то обратила на нас свое внимание.
До дома Лиз было несколько кварталов, и мы благополучно их преодолели. К концу пути я уже набрался достаточно смелости и сказал Лиз:
— Вы, наверное, не часто выходите на улицу?
— Я вообще не выхожу на улицу, — сказала Лиз.
— Если хотите, — сказал я, — мы могли бы еще побыть на улице.
— Спасибо, но для первого раза мне вполне достаточно.
— Мы бы могли проводить вас куда-нибудь еще.
— Хорошо, спасибо, я подумаю над этим, — сказала Лиз.
— Мы бы могли пойти куда-нибудь прогуляться, — продолжал нагло приставать к ней я, — человек должен выходить на улицу.
