вырожденцев. Аристократические отпрыски презирали отчима-плебея. Получив назначение в Иудею, Пилат попросил жену оставить их в Риме. Мальчики и сами не желали находиться под его опекой. Юные снобы считали повторный брак их матери ужасным мезальянсом. Но Прокула жила теперь, по крайней мере, с полноценным мужчиной, который не пил, не лгал и не распускал руки.
Необходимость несколько раз в году посещать Иерусалим была для Пилата самой неприятной должностной обязанностью. На этот раз с ним поехала Прокула, желая поучаствовать в иудейской Пасхе, которая представлялась ей народными гуляниями на празднике весны. Он вынужден был ей объяснить, что для женщины - иноземки это невозможно.
-Это не римские луперкалии,- подытожил он. - Даже я, прокуратор Иудеи, не могу участвовать в их празднике.
-Тогда я буду смотреть со стен крепости. Они делают там что-то ужасное?
-Насколько я знаю: режут ягненка и сжигают на алтаре.
-Только! - эта римлянка была разочарована. - Тогда почему такая таинственность? Ты уверен, что они не приносят в жертву младенцев?
-Абсолютно.
-Но ведь они что-то делают с новорожденными?
-Они обрезают им крайнюю плоть.
-Это увеличивает их мужскую силу?
-Не думаю. Это их племенное клеймо, по которому они узнают друг друга. Ведь другие народы не хотят подвергаться этому.
-Ну, если бы в этом была польза…
-Для евреев есть польза.
-И поэтому они скрывают своего бога?
-Так точно. Этот бог только для них. Присутствие постороннего оскорбляет его.
-Какой недружелюбный бог!- была разочарованна Прокула.- Но я вовсе не хочу оскорблять их бога! Быть может, я приму их веру?
-Это вряд ли, дорогая, - скептически заметил Пилат расшалившейся жене.
- Они тебе не нравятся.
Пилата это замечание позабавило.
-Было бы странно, если бы они мне нравились. Еврей может нравиться только еврею. Хотя женщины у них бывают красивые.
-Значит, ты не против их женщин? - усмехнулась она.
-Я думаю, у женщин вообще нет нации. Это им внушают мужчины.
-Но я - римлянка!
-Ты - своенравная женщина.
-Я - женщина Рима!
-Вот именно! Рим тебя сделал такой. А еврейские жены полностью покорны своим мужьям. Пожалуй, это единственное, что мне нравиться в их религии.
-Конечно! Ты хотел бы усадить меня за прялку.
-Самнитские женщины только этим и занимаются.
Прокула захлопала в ладоши.
-Ага, вот ты и попался на противоречии! Какие самнитские женщины, если у них нет нации?
-Ничего я не попался, - возразил он,- самнитские женщины - это жены самнитов.
-Где они, твои самниты? Все они теперь граждане Рима.
-Это так. Но кое-что мы еще помним, - помрачнел на мгновение прокуратор.
Ему не удалось отговорить Прокулу от турне по Палестине. К преторской центурии присоединились летняя губернаторская коляска и повозка, в которой ехали старая нянька Прокулы и евнух - камергер. Паломники на дорогах с любопытством и неодобрением взирали на эту кавалькаду, видя в роскошной коляске полуобнаженную, с непокрытой головой язычницу, будто царица Савская ехала совращать царя Соломона с пути праведного. И опять станет Израиль кадить чужим богам, которые не сохраняют народы от времени.
По прибытии в Иерусалим Прокула тут же взошла на юго-восточную башню крепости Антония, которая возвышалась даже над золотой крышей Святилища. Выше ее была только башня Фазаила на Сионе.
-Иерусалим - красивый город, - заключила она, вернувшись в дворцовые апартаменты крепости. - Почему тебе он не нравится?
-Здесь даже мухи мрут от скуки.
-Я видела амфитеатр и ипподром.
-Заросшие травой. Здесь все под запретом, - ворчит Пилат, изучая отчеты местного квестора, который почтительно стоит тут же, рядом с трибуном Лисием, начальником иерусалимского гарнизона.
-Все городские налоги выплачены своевременно, господин, - уточняет квестор, видя, что бумаги только раздражают прокуратора.
-Хорошо, - Пилат отталкивает от себя муниципальные свитки, и они катятся со стола.
Квестор суетливо бросается их подбирать.
Прокула тоже замечает плохое настроение своего мужа и обращается к трибуну, который невозмутимо ждет распоряжений.
-Вам тоже не нравится этот город?
-Я привык, госпожа, - вежливо отвечает Лисий.
-Я заметила какой-то беспорядок в Храме.
-Беспорядок был, госпожа, - подтверждает он. - Ранним утром. Но он был устранен. Вы видели лишь его последствия. Вам ничто не угрожает, госпожа.
Прокула удивленно поднимает брови. Она даже не предполагала, что ей может что-то угрожать среди этих людей, которые режут ягнят перед своим богом.
- Надеюсь, что так! - произносит Пилат. Он уже получил доклад трибуна об утренней операции в Храме и был вполне удовлетворен его решительными мерами. – А теперь, Лисий, прикажите подать нам вина и закусок.
Весь этот день проходит в унылой скуке. Пилат устраивает смотр гарнизону, принимает делегацию городских старейшин, которые что-то от него требуют, но он даже не желает вникать в это вечное недовольство иудеев и выпроваживает их ни с чем. Позже Лисий, накрывший шпионской сетью весь город, докладывает, что Синедрион ищет некоего Иисуса из Назарета, виновника храмовых беспорядков. Пилат и это пропускает мимо ушей. Ночью он плохо спит.
Утренний доклад Лисия не отличается разнообразием. Два солдата в ночном патруле были убиты. В городе полно зелотов, замечено оживление возле резиденции Каифы, но в целом все спокойно. Пилат вяло благодарит его за службу и отпускает. А через час Лисий сообщает ему, что Верховный Жрец просит аудиенции.
-Пусть войдет, - устало соглашается прокуратор.
-Господин, он не может войти в крепость и просит выйти вас.
-Почему?
-Его религия и сан запрещают ему это в Пасху.
-Запрещают в Пасху? Тогда пусть придет после Пасхи.
-Верховный Жрец говорит, что это срочное дело.
-Вы их разбаловали, трибун! Ведь это они хотят говорить со мной, а не я с ними. Почему я должен угождать их религии? - гневно ворчит он.
-Что мне передать им, прокуратор? - с холодной вежливостью спрашивает трибун.
-Ладно, не обижайтесь, Лисий. Я выйду.
Крепость Антония расположена на насыпной террасе северного склона Храмовой горы. Пандус и каменная лестница ведут к парадному входу в крепость. Внизу стоят Каифа, его свита, Иисус в окружении стражи и множество зевак. Мощные ворота распахиваются. Конвой солдат спускается по ступеням и выстраивается по обе стороны лестницы, лицом к лицу попарно, будто опоры для перил. На верхней площадке появляется недовольный Пилат. Сзади на шаг от него останавливаются трибун Лисий и старший
