-Я уверен, Антипа надеется, что эта зверюга когда-нибудь перегрызет мне горло, - насмешливо замечает Пилат и щелкает щенка по носу. Тот жалобно фыркает.
-Перестань, - сердится женщина. - Он - прелесть. Я должна отблагодарить Антипу. Что бы мне послать ему в ответ?
-У меня допрос, - вежливо напоминает он жене, давая понять, что его не интересуют подарки.
-Я вижу. В чем вина этого человек?
Пилат кривится так, будто хлебнул прокисшего вина.
-В том, что он не человек.
Прокула с недоверчивым удивлением оборачивается в сторону Иисуса, встречает его взгляд и опять не выдерживает его.
-Он не похож на безумца, - неуверенно заявляет она.
-Да! Но на дурака и шарлатана он тоже не похож.
-Хотя что-то безумное в нем есть. Что ты с ним сделаешь?
Прокуратора этот вопрос удивляет.
-Отчего это тебя заботит?
-Лицо этого варвара, - она подбирает выражение, достойное ее статуса, - лицо это варвара меня тревожит…
-Почему?
-Не знаю. Я что-то чувствую. У него какие-то пронзительные глаза. Эти восточные люди иногда оказываются могущественными магами.
-Ты думаешь, он – маг?
-В нем что-то есть.
-Он утверждает, что его царство на небе.
-На небе или под землей, но таким людям иногда покровительствуют высшие силы. Их лучше не гневить. Недаром мне ночью снились кошмары.
-Я тоже плохо спал.
-Вот видишь!
-Это здешний воздух, - отмахивается от ее догадок Пилат. - И что мне с ним делать? Я не могу отпускать преступников только потому, что тебя тревожат их лица.
-Он нарушил римский закон?
-Нет. В этом его не обвиняют.
-Тогда почему он здесь?
-Жрецы привели его, - отвечает Пилат, еще не понимая, куда она клонит, и видит ее ироничный взгляд.
-Жрецам понадобился римский прокуратор, чтобы казнить мага?
До сих пор он тщеславно полагал, что Синедрион пришел за его судом по естественным причинам, но теперь он задумывается. Иудеи вовсе не считают его суд высшим. Для них римский закон - насилие, ибо он не от их бога. Зачем же они пришли к нему?
-Я верну его им, - уверенно произносит он.
-Все жрецы - интриганы, включая наших авгуров,- одобрительно заключает Прокула.
Она передает щенка камергеру и уходит, не смотря больше в сторону узника. Пилат садится и жестом подзывает Иисуса. Звеня цепями, он подходит на несколько шагов к столу и останавливается.
-Объясни мне, как можно стоять перед судом, не имея врагов?
-Каждый сам себе выбирает врагов.
-Это верно. И ты никого себе не выбрал?
-У меня нет врагов.
-Значит, ты не враг Риму?
Но Иисус не хочет выражать верноподданность, к которой его подводит Пилат.
-Мой враг больше.
Эта смена показаний удивляет Пилата.
-Кто же это?
-Человек.
-Ах, да, я и забыл, что ты - софист. Твой враг - человек вообще, но никто в отдельности. Я слышал про таких мизантропов. Но ведь не за это жрецы привели тебя сюда?
-Об этом лучше спросить их.
-Я уже спросил! - начинает раздражаться Пилат. - Они сказали, что ты призывал народ к восстанию. Против кого?
-Против человеческого.
-Этим ты разозлил Синедрион?
-Я оскорбил их Бога.
Прокуратор усмехается. Он начинает что-то понимать. Он не намерен вникать в их иудейские разногласия, но ему ясно одно: Синедрион хочет убить этого человека не своими, а его руками, грязными римскими руками. Он еще раз внимательно всматривается в лицо Иисуса. Узник не прячет взгляд. Его лицо остается гордым и печальным. Ему начинает нравиться этот отступник, который сумел смертельно оскорбить Синедрион.
-Если ты являешься гражданином Рима, то можешь требовать суда Цезаря для себя.
-Я не гражданин Рима.
-Быть может, ты не из этого народа?
-Это мой народ.
-Твой народ требует твоей смерти. Назови мне хоть одну причину не убивать тебя.
-У меня ее нет.
-Кажется, ты ищешь смерти. Это так? Отвечай.
-Я хочу свободу.
-И смерть тебя освободит?
-Да.
Нет, этот человек - не маг. Но он - автор всей этой пьесы. Ведь для того, чтобы убить себя, совсем не обязательно делать это собственными руками. Достаточно разозлить окружающих так, чтобы они сделали это за тебя. И он их разозлил. Но почему они не убили его, а привели сюда? Они решили сделать римского прокуратора тупым орудием своей мести. Несносные, отвратительные иудеи! Добрый римлянин, если он устал от жизни, идет в свой дом, ложится в ванну и перерезает себе вены, никого не беспокоя. Остается только убрать за ним труп. Эти же иудеи разыграли целую греческую трагедию, в которой он, Понтий Пилат, должен исполнить роль театральной машины, а Синедрион будет наслаждаться зрелищем в орхестре. Пилат решительно встает с кресла.
-Ведите его! - приказывает он караулу.
Солдаты едва поспевают вести за ним узника. Они выходят на площадку. Толпа внизу затихает.
-Я допросил этого человека и не нашел его вины перед римским законом. Но я узнал, что он из Галилеи. Пусть его судит тетрарх Ирод Антипа.
Не обращая внимания на ропот жрецов и народа, он уходит в преторию. Легионеры возвращают Иисуса храмовым стражам, как ненужную вещь.
Каифа в ярости смотрит на узника. Что же он наговорил такого Пилату, отчего тот в бешенстве его вернул? Этого никто не узнает. Каифа поворачивает на запад и идет вдоль древней городской стены по новым городским застройкам. От крепости Антония именно по этому ремесленному кварталу пролегает путь на Голгофу. Верховный жрец даже не оглядывается на свою свиту, стуча посохом по камням. Они проходят в сотне метров от места показательных казней. Белый известняковый бугор, на котором сейчас нет ничего, напоминает своей округлой формой купол человеческого черепа, зарытый по самые надбровные дуги в землю. Словно это останки какого-то титана, державшего на себе небо, пока люди ставили алтари на горах и поднимали свои храмы - опоры для этого гравитирующего небосвода. А потом этот герой пал от изнеможения, в его черепе выдолбили несколько дыр и стали втыкать в них деревянные кресты с распятыми на них человечками.
