обескураживает Симона. Он волочит за собой орудие казни, думая лишь о том, что это самая необычная Пасха в его жизни. Корнелий взмахивает рукой, и возглавляемая им колонна в окружении шести конвойных начинает движение вдоль оцепления.
Иуда неподвижно смотрит вслед уходящему Иисусу. В эту минуту он принимает окончательное для себя решение. Он не пойдет на Голгофу и не станет смотреть на позорнейшую казнь того, кто стал ему ближе брата. Он направится на юго-восток от Иерусалима, на окраину долины Гинном, к месту Тофет, где царь Соломон воздвиг храм Молоху, а царь Иосия его уничтожил, посеяв там кости. С тех пор иудеи прозвали это место “землей крови” и обходят его стороной. Именно в это проклятое безлюдье уйдет Иуда. Там он взберется на скалу и бросится вниз. Он разобьет свое увечное, ничтожное тело о камни, его внутренности вывалятся на землю. Его отверженная, усталая душа навсегда умрет и выпустит из клетки Святой Дух. Не нужно ему человеческое погребение. Впереди только Царство Небесное! Радуйся, друг, жизнь кончается.
В одной из верхних бойниц северо-западной башни, где проходил допрос Иисуса, стоит Понтий Пилат и смотрит вниз. Ему видна площадь перед преторией, заполненная возбужденной толпой, купальня Вифезда, окруженная калеками и больными, вся северная окраина города с царскими пещерами, Гнафейским памятником и гробницей Елены, царицы абиаденской. Процессия уходит налево от него, на запад к Голгофе, которая с этой башни просматривается лишь как белое пятно за земляными и тростниковыми крышами ремесленного квартала. Толпа тянется вслед за крестным ходом. На месте лишь остается какой-то мужчина. Затем он поворачивается и, прихрамывая, уходит в противоположную сторону.
Стук обуви на каменной лестнице заставляет Пилата обернуться. На смотровую площадку выходит Прокула. Камергер несет за ней белого щенка.
-Вот ты где! - произносит она, подходит к бойнице и заглядывает вниз. - Простолюдины всюду одинаковы. Им хочется зрелищ, а лучшее зрелище - смерть. Ты все же приговорил этого мага?
-Он не маг. Лишь софист.
-И за это его казнят?
-У Каифы к нему свой счет. Мне пришлось пойти навстречу.
-И каков же вердикт?
-
-Он оскорбил величие цезаря?
-Они так утверждали.
-Ты им веришь?
-Я не верю ни одному их слову! Но эти люди поклянутся под присягой, что так и было. Их бог разрешает им любую клевету, если ему это нужно.
-Политика, - насмешливо произносит Прокула.
Впрочем, ее уже совершенно не интересует судьба того узника. Его странные, больные глаза были каким-то наваждением. Пилат прав, во всем виноват здешний воздух. У них тут даже море стало мертвым. Она подзывает жестом раба и берет из его рук пушистый клубок.
-Ах, какой милый! Мой будущий страж и защитник.
Прокуратор смотрит на эти умилительные игры с вежливым отвращением.
-Теперь я понимаю цезаря Августа, который порицал моду на собак и кошек. Римские женщины должны отдавать свои материнские чувства детям, а не тратить их на домашних животных, - произносит он.
-Но ведь ты сам запретил мне взять с собой моих сыновей, - дразнит женщина его и словно нарочно целует щенка в нос. - Мои мальчики остались в Риме.
-Здесь не твое поместье в Байях. Здесь вражеская земля. Этот народ склонен к неповиновению, интригам и саботажу, - заявляет Пилат. - Я каждый день жду от них бунта. Твоим мальчикам лучше оставаться в Риме.
Он лукавит, скрывая под заботой о пасынках свою физиологическую неприязнь к этим аристократическим отпрыскам. Даже внук императора Тиберия провел несколько лет в суровых германских лесах, где и получил от солдат ласковое прозвище
А пока Прокула, продолжая играть с щенком, небрежно замечает:
-Похоже, ты сам очень хочешь их бунта.
-Возможно, - соглашается он. - Хороший урок пошел бы им на пользу. Они забыли Помпея Магнума и своего царька, который шел в его триумфе по Риму с веревкой на шее. Мне хватило бы моего легиона, чтобы вразумить этот город.
Женщина передает щенка камергеру и устремляется к выходу, всем своим видом показывая, что ей не интересны кровавые мечты мужа.
-Не забудь, скоро обед, - бросает она на ходу. - Я не хочу ждать тебя за столом с твоим трибуном.
-Лисий - отличный солдат.
-Вот именно! Солдат!
Две пары башмаков дробно стучат по лестнице, теряясь в синкопе. Наступает тишина. Пилат возвращается к бойнице. Он нервно крутит на пальце всаднический перстень с именной печаткой в виде ромбовидного наконечника копья -
Такое же презрение и ненависть испытывают в толпе к Иисусу. По вине этого человека произошла резня в Храме, а это доска с надписью на его груди позорит их всех. Процессия движется вдоль древней городской стены по пути, который Иисус уже проходил сегодня в конвое Каифы. На этот раз впереди идет центурион Тит Корнелий. Солнце за его спиной уже приближается к зениту. Время обретает для него ту же ценность, что и для Верховного жреца, который спешил вернуться в Храм. Солдаты были заранее накормлены обедом. К ужину они должны вернуться в крепость, а преступники - быть мертвы.
Но для Иисуса время утратило всякое значение. Он движется по дороге так, будто уже вошел в свое Царство, где нет ни времени, ни пространства, ничего человеческого. Он не слышит криков, которые несутся из толпы. Но вот в него начинают лететь камни, те самые иерусалимские камни, которые и должны были убить его. Один из них попадает ему в висок. В глазах его темнеет, как перед обмороком в резиденции Каифы, и он едва удерживается на ногах.
Центурион оборачивается и видит, что узник лишь усилием воли сохраняет равновесие. Через мгновение Иисус продолжает шаг. По виску его медленно стекает струя крови. Корнелий с удовлетворением отмечает про себя, что этот человек держится с достоинством римского патриция. Он приказывает старшему декуриону, командующему оцеплением, поставить вокруг Иисуса четырех солдат и громко объявляет толпе:
-Всякий брошенный камень я буду рассматривать как покушение на жизнь римского солдата. Вы знаете, каково наказание за это.
И он уверенно продолжает свой путь. Дед центуриона был вольноотпущенник Суллы и по римскому закону получил родовое имя своего патрона - Корнелий, фамилию древнюю и знатную. Его отец служил Августу, он и его братья - Тиберию. В их роду все стали верными слугами империи. Ныне же времена изменились. Теперь всякий, у кого есть деньги, может купить себе римское гражданство. Он знает, что и в этой толпе паломников найдется множество таких граждан, которые палец о палец не ударили ради