смотрит на смерть холодно и надменно.
-Жаль этого юношу, учитель, - говорит Иоанн. - Наверное, он был не грешнее других?
-Этот юноша исцелился от жизни. А все остальные еще больны. Чего же тут жалеть?
Иоанну это непонятно. Возлюби ближнего своего, как самого себя. Юноша этот, хотя он никогда не знал его, близок ему. Менее всего, Иоанн желает себе смерти. Как же ему не жалеть того, кто умер молодым?
-Он больше не увидит это небо,- бормочет Иоанн.
-У него теперь другое небо, истинное Небо.
-Учитель, его имя записано в книгу воскресения? - наивно спрашивает он, не сознавая, что, слушая музыку учительских речей, пропустил половину их смысла мимо ушей.
Иисус не скрывает своего раздражения на любимого ученика.
-Нет никакой книги в Царстве Небесном! Душа стирается без остатка в миг смерти. Тысячи тысяч жили до нас, а до них еще тысячи тысяч. И все умерли! Зачем считать червей в земле? Зачем собирать пену в море?
Юношу обижает такая гневная отповедь. Ему кажется, что такое публичное наказание не соответствует его маленькой ошибке. И он старается забыть тут же это недоразумение, так дети, отруганные за плохой поступок, тут же забывают и ругань, и поступок, и завтра готовы делать то же самое. Для души есть только один суд - свой собственный. Спустя десятилетия, когда одернуть его будет уже некому, старец Иоанн вдохновенно расскажет о книге воскресения из своих снов. Двадцать четыре седовласых девственника, такие же, как он сам, которые хотели любви женщин всего мира, но не взяли себе ни одной, будут держать эту книгу жизни с семью печатями перед ликом Господа. И сорвет все печати в этих снах Сын Божий - Иисус Христос.
Процессия уходит к месту захоронения. Прохожие, стерев с лиц дань почтения смерти, возвращаются к своим мыслям и делам. Город встречает семерых путников лазурным закатом. В его свете все вокруг кажется желтым, а крыши домов словно покрыты шафраном. Иоанн с Иаковым чувствуют себя в Кане увереннее, чем в Капернауме. Они не раз бывали в этом городе. Семеро путников проходят по знакомым улицам и останавливаются у дома с резными деревянными воротами. Иуда стучит в них.
Лицо хозяина дома кажется знакомым Иоанну. Иаков ему подсказывает:
-Он был на свадьбе с учителем и Иудой.
Теперь он вспоминает: на той роковой свадьбе этот человек сидел напротив них. Он тоже узнает братьев, особенно того, кто произнес страстную речь в похвалу любви, и дружески улыбается ему. Его зовут Симон. Он - зелот и давний знакомый Иуды, которого почтительно называет господином.
-Господин, - рассказывает он, рассадив гостей на дворовых ложах, - вы слышали, что произошло в Иерусалиме на Пурим? Римские собаки перерезали два десятка наших галилеян.
Иуда кивает.
-Много крови пролилось, - возмущенно продолжает он. - Говорят, храмовые рабочие из Офлы до сих пор отмывают двор. А некоторых наших римляне захватили живыми. Среди них бар-Аббас.
-Так это он начал бунт?
-Возможно.
-И устроил побоище в Храме?
-Что вы, господин! В Храм с оружием нельзя заходить. Бар-Аббас не стал бы нарушать закон.
-Он способен. Бар-Аббас опьянел от крови.
-Верно, верно, - соглашается Симон-зелот. - Совсем бешенный стал. А ты, друг, тоже знаком с ним? - вежливо обращается он к Иисусу, в котором видит сподвижника Иуды.
-Встречался, - коротко отвечает Иисус.
-Раньше он был борцом, а не бандитом. Мы ведь с ним земляки. А вы, друзья, откуда? - спрашивает он могучих братьев.
-Из Капернаума, - отвечает Петр.
-Зелоты?
-Конечно! - подтверждает Андрей.
Хозяин дома одобрительно улыбается.
-Я бывал в Капернауме. Хороший город.
-Если бы не римский гарнизон,- говорит Андрей.
-Верно, друг. Пришли римские собаки на нашу землю.
Матфей предпочитает не упоминать, что он мытарь, хоть и бывший.
Пока хозяин дома занимает гостей разговорами, женщины и дети с безмолвными поклонами расставляют на столах сласти, орехи, легкие закуски. Маленькая девочка, вероятно, младшая дочь Симона, несет ему кувшин с водой, едва удерживая эту тяжесть, но стараясь изо всех сил угодить отцу. Он принимает посуду из ее детских рук, ласково гладит глазастую девочку по голове, и та, мило смутившись от всеобщего внимания, убегает в дом, стреляя оттуда любопытными взорами на гостей. Иоанн ей улыбается, но ее, похоже, больше заинтриговал суровый мужчина в огненном плаще. Очевидно, она помнит его еще с осени, когда Иисус гостил с Иудой в их доме, и теперь внимательно его изучает.
Симон-кананит принадлежит к пассивному крылу зелотов, как и Петр с Андреем. Он готов вступить в освободительную армию, но не желает заниматься партизанской войной, которая сильно похожа на бандитизм. Подавая гостям напиться с дороги, он присматривается к ним. Два подростка приносят медный таз и кувшин, следом все та же живая девочка на вытянутых руках несет полотенце.
-Спасибо, дочка, - благодарит ее Симон и опять гладит по голове.
Гости омывают руки, Симон начинает разливать вино по чашам. Все это он делает по-восточному неторопливо, с большим достоинством, олицетворяя собою мудрость: поспешай медленно, чтобы не уподобиться глупцу. Нервному Иоанну никогда не удавалось следовать этой торжественной ритуальности. Раздражает она его и сейчас. Все церемониалы мира кажутся ему невыносимо скучными. Он рад, что в Царстве Небесном нет свадеб, похорон, жертвоприношений, приемов и должностей, иначе там тоже бывало бы скучно. Наконец, Симон наливает последнюю чашу себе, степенно обводит всех глазами, удостоверяясь еще раз, что никого не пропустил, и провозглашает:
-Выпьем за нашу свободу!
Все выпивают. Он последним осушает чашу и по-приятельски обращается к Иисусу:
-Друг, ты улыбнулся. Наверное, подумал, что вина по всей Галилее выпито немало, только свободы от этого не прибавилось. Я прав?
Он явно принимает Иисуса за зелота - и даже более радикального, чем он сам.
-Пожалуй, Симон.
-Ну а что же делать, друг? Наши вожди безмолвствуют. Если бы у нас появился настоящий вождь, мы бы поднялись все.
-И умерли бы за свободу?
-Конечно.
-Это хорошая смерть,- соглашается Иисус. - Думаю, лучшая из всех.
Иоанн начинает предвкушать уже первые аккорды учительской проповеди. В прелюдии раздадутся нежные звуки струн, а затем звон медных труб оглушит Симона, который смеет по-приятельски обращаться с Мессией, и в апофеозе барабанного грохота он будет повержен. И лишь потом свирель учительской любви вернет его к жизни.
Но Иисус и не думает говорить. Он берет со стола финик и неспешно его ест.
-Ты говоришь о Мессии? - не выдерживает Иоанн, обращаясь к хозяину дома.
-О Мессии? Все говорят о нем. Мессией называют Иохонана Крестителя. Но не похоже, чтобы он поднял народ. Он ведь эбионит, отшельник. Иохонан - святой человек и, наверное, пророк, но не царь Израиля. Возможно, он, как Самуил, который избрал царем Давида, укажет нам на вождя. Мы ждем.
-Времена Давида прошли, - произносит Иуда, ломая фисташки и отправляя бирюзовые зерна в рот. - Вождя нельзя назначить. Хасмонеев никто не назначал, когда они начали борьбу. Вождь должен быть политиком и в первую очередь договориться с Иерусалимом и получить поддержку Синедриона. Но Синедрион не признает никаких пророков, включая Иохонана.
Петр с большим вниманием слушает Иуду. Он почти не говорил с ним и совсем его не знает. Иуда
