Ксенофонта.
— Тебе чего?
— Василий Федорович! Да очнитесь вы, Никифора-то спасать надо.
— Да, да, — приходя в себя, ответил Василий, — мне сейчас профессор говорил что-то, да я не понял. Завтра к воеводе надо.
— Я все узнал. Писарь у меня тут в канцелярии деревенский, в рекруты взят. Через него и узнал. Брат и отец Никифора у себя на Яике против старшин да дворян пошли, атаманами были. Никифор-то тоже, говорят, неблагонадежный был, потому с нами на край света и попал. Ему сейчас плохо будет. Сказнят или на вечную каторгу. Помочь ему надо, предупредить, пусть бежит...
— Да, пусть бежит, я сам навстречу поеду.
— Да, вам удобней. Больше некому. Я сейчас вам и лошадь заседлаю, деньги у меня кое-какие есть. А вы лучше к дому своему не подходите. Пусть думают, что вы у профессора задержались. Постойте тут за сараем, я скоро.
Через десять минут Василий верхом на лошади скакал в черную ночную степь.
И вот последнее прощание с Никифором. Ему переданы деньги, порох и свинец, пистолет Василия, солдатское ружье. Решено, что Никифор будет пробиваться на юг, к китайской границе, где и затеряется среди новых поселенцев под чужим именем.
Расставание было кратким. Время не ждало. Никифору нужно было уходить, а Василию до рассвета возвращаться в город.
— Прощай, Никифор! Эх, жалко терять тебя.
— Прощай, Василий Федорович! Спасли вы меня, век не забуду.
Они обнялись и поцеловались. Всадники разъезжались в разные стороны и навсегда.
Шел пятый год экспедиции. Зуев и Соколов возмужали. Это были уже молодые ученые, ищущие своих путей в науке. Паллас в долгие зимние вечера любил вести со своими учениками беседы.
— Как сие понять? — обычно начинал Василий Зуев. — Вот на растениях, на животных образцах видим мы много родственного, почти схожего между отдельными родами, но одновременно и различие. Откуда это? Как произошло многообразие видов?
— Бюффон в своей «Естественной истории» пишет, — подхватывал Никита Соколов, — что мир, нас окружающий, медленно изменяется.
— Я сам много думал об этом, друзья мои, читал и Бюффона, и «Теорию зарождения» Вольфа, — вступал в беседу Паллас, — но чем больше я наблюдал разнообразие природы и ее родов и видов, тем больше утверждался во взглядах, что природа в своем развитии соблюдает известные законы и что многие близкие, родственные виды могли иметь одно происхождение. О, это очень большой мысль, но я верю в нее.
— И мы также об этом домысел имели и меж собой давно уже говорили, — вставил Зуев.
— Друзья мои, вы не только есть мои ученики, моя радость, но и мои научные единомышленники, — и, взволнованно встав из-за стола, академик, с поседевшей так рано головой, обнял Зуева и Соколова.
— Мой след в науке не только книги, описания, открытия, но и вы... — и он смахнул с ресниц невольно навернувшуюся слезу.
— А как с развитием общества, герр профессор? — осмелев, спросил Никита Соколов. — Как оно будет изменяться?
— О, тут я имею свое суждение, — и Паллас стал медленно прохаживаться по небольшой комнате, — общество, человеческую историю двигают и будут двигать вперед люди науки, ученые, инженеры. Кто не мыслит, не двигает вперед науку и технику, тот должен только служить и исполнять.
— А дворяне?
— Кто мыслит, думает, двигает вперед науку. Только!
— А народ?
— Какой народ? Мужики? Должны работать. Они неграмотны.
— Значит, нужно, чтобы народ был грамотным! — кипятился Василий Зуев.
— Ну, хватит, хватит. Давайте работать, — успокаивал разошедшиеся страсти Паллас.
Беседа потухла.
Закончив дела в Сибири, экспедиция снова повернула к Уральскому хребту.
Однажды вечером Василий Федорович засиделся допоздна за описанием новых разновидностей растений и животных, встреченных им в последней самостоятельной поездке. Неожиданно дверь тихо скрипнула и в горницу вошел Ксенофонт. Он молча закурил трубку и тихонько сел в угол, ожидая, когда Зуев окончит. Но не выдержал и позвал:
— Василий Федорович!
Зуев оторвался от письма, повернулся к чучельнику.
— Гайнана нашего не забыл? — спросил Ксенофонт.
— Что ты! Как можно! Ты о нем что-нибудь слышал?
— Слышал. Только бы лучше не слышать.
— Это почему же? — встревожился Василий.
— В колодках его привезли. Завтра на площади перед народом кнутом бить будут, а потом под караулом повезут в другую крепость. Так и будут возить, пока до смерти не забьют.
— Да ты что? Как можно!
— Эх, вы только зверей да птиц и видите. А что кругом делается не знаете. Не вытерпели башкиры несправедливости да грабежа, ну и поднялись. А Гайнан, говорят, отрядом командовал. Теперь расправа и идет. Хорошо хоть Никифор вовремя ушел. Пойдете завтра на площадь попрощаться с Гайнаном?
— Не знаю. Боюсь, не выдержу...
— Я пойду...
На другое утро после обедни весь народ согнали на площадь крепости. Специальная команда пригнала башкир из ближайших деревень. Василий и Ксенофонт стояли в стороне. На площади, около соборной церкви, гудела большая толпа. Вдруг послышалась дробь барабана. Окруженная солдатами к помосту, сколоченному вчера, подъехала подвода. На ней закованный в тяжелые цепи сидел, опустив голову, Гайнан. Вот, гремя цепями, он медленно поднялся на помост. Офицер вынул бумагу, прочитал приговор. Ксенофонт, оставив Василия, протиснулся вперед. Одет он был по-господски, поэтому протиснулся к помосту беспрепятственно. Гайнан голову держал гордо. На толпу смотрел смело. И вот их взгляды встретились — Гайнана и Ксенофонта. На Ксенофонта смотрел уже не веселый, задорный парень, дитя лесов и гор, а суровый воин, познавший и радость побед, и горечь поражения. Пытки наложили печать на молодое лицо, врезались резкими морщинами. Гайнан узнал Ксенофонта. На миг в его глазах вспыхнул огонек прежней молодой удали. Он еле заметно кивнул головой и снова посуровел его взгляд, устремленный вдаль, туда, где кутались в синюю дымку родные горы.
Затрещал барабан. Два подручных палача опрокинули Гайнана, оголили ему спину и принялись полосовать ее кнутом.
Василий все это видел издали. У него не хватило сил подойти ближе...
Когда окровавленное тело Гайнана двое солдат сволокли с помоста и бросили на телегу, Василий не выдержал и побежал прочь. Он бежал и плакал, как ребенок. Почему жизнь так сурово отняла у него друзей? Сначала Никифора, а потом Гайнана.
