И еще заинтересовали Алексея Спиридоновича слова Ящеря про то, что земля расступается и уходят в Тартарары целые увалы. Когда он делал учет лесных запасов Горицкого бора, то внимание обратил, что площадь его не совпадает со старой, царской еще, съемкой. Не хватает полверсты в ширину и почти версты в длину. А вроде не рубили, ни старых, ни новых пней не видать. Сделал он запрос в главный лесной архив, и приходит оттуда бумага с еще более старым учетом, который когда-то при Екатерине делали. Екатерина-то хотела отдать этот бор казачьим заставам в Тарабе, где лесу нет, а куреня ихние ставить надо и крепости рубить. Так вот и обнаружилась несбойка с Николаевской, то есть при Екатерине Горицкий бор был больше на полверсты во все стороны!
Вот те на! Царица почему-то отказала казакам, не позволила рубить, на что ее распоряжение было. А это значит, бор сам по себе уменьшается. На ошибку землемеров не свалишь, они раз могут ошибиться, но не три подряд!
Алексей Спиридонович взял мужиков и еще раз перемерял, и вышло, что за десять прошедших лет Горицкий бор еще уменьшился на семь десятин…
Что хочешь, то и думай…
Они с женой решили, подержат Артемия с Любой годик и выпустят, не велико и прегрешенье, да слух прошел, будто все, кто раскулачивал, один по одному внезапно заболели и умерли до конца лета. Про председателя сельсовета так точно знали: кровью захаркал, а еще зачесался, взялся коростами и прямо из своего сельсовета отправился в Горицкий бор.
Говорили, от того, что жарким днем в ледяном озере искупался и простудился.
А осенью следователь из органов пожаловал и давай расспрашивать про Сокольниковых, мол, как они жили, занимались ли всяким мракобесием или, может, яд дома хранили. В общем, стало ясно, что скоро Сокольниковых не отпустят, если отпустят вообще. Алексей Спиридонович хотел сразу пойти в сельсовет к новому председателю и записать детей на свою фамилию, потому как его припугивать стали, дескать, дети чужие у вас, отнимем и в детский дом отправим, да Анна попросила повременить: вдруг вернутся? Артемий обидеться может, что поспешили схоронить его.
В начале зимы человек пять военных сразу наскочило.
– Где Сокольников Артемий? Где этот враг народа? Приходил? Видали?
И оставили засаду. Алексей Спиридонович понял, что Артемий сбежал, и еще понял, что детей врагов народа теперь уж точно отнимут. Как только засаду сняли, пошел в сельсовет, поставил магарыч председателю, которого из уезда назначили – образованного, и стал записывать Никитку и Ящеря на себя и Анну, то есть усыновлять.
Председатель хоть и выпил, но голова работала.
– Я щерь, это что за имя? – спрашивает. – Не слыхал я таких, и в списке имен нету. Давай по-другому запишем.
Алексей же Спиридонович и сам имени дивился, понаслышке историю, откуда взялся Ящерь, знал, да опасался обидеть его расспросами и решил, коли дали родители, значит, знали, зачем.
– Погоди, я спрошу.
Вышел на улицу, где дети ждали, и стал самого Ящеря пытать, откуда имя такое.
– Мамка так назвала, – говорит парнишка. Свояченицу Василису Алексей Спиридонович знал как женщину простую, деревенскую – не могла она выдумать такого имени.
Если не она давала, значит, и мать у него другая…
– Может, правильнее тебя Ящер называть?
– И так можно. Одно и то же. Ящерь в старину называли.
– А что означает, знаешь?
– Конечно, знаю, – легко так отвечает. – Земной пророк.
От непонятного предчувствия Алексей Спиридонович аж захолодел весь. И будто опять впервые увидел мальчишку: ведь и верно, не простой он ребенок, и начиная с его появления до объяснения имени, все странно, загадочно, непривычно. Но больше ничего спрашивать не стал, вернулся к председателю и говорит:
– Пиши – Ящер.
– Ящер – это понятно, змей значит, – блеснул тот ученостью. – Только стыдно ребенка змеем-то называть.
– А кто, кроме тебя, в Рощупе знает? Никто!
– Это да… Ну, ладно, так и запишем.
Дома Алексей Спиридонович с Анной свои размышления обсудил, жена и говорит:
– Я тоже заметила, он ведь как ангел. Сказывать тебе не смела… Пошли мы с ним корову искать на луга. Он и говорит: не туда мы идем, назад нужно. Почему? А корова, говорит, за озером в тюпе. Не поверила, прошли все луга – нет. Вернулись, заходим в тюп – там и стоит, родимая… В другой раз спрашиваю: Ящерь, где наша коровушка? Он в точности место называет, будто за две версты видит. А сама-то придет, спрашиваю. Сегодня придет…
И стал Алексей Спиридонович после этого всячески испытывать Ящеря, но будто невзначай, чтоб дела не испортить. Идут по лесу однажды, где мальчишка никогда не бывал, он спрашивает:
– В котором дереве дупло? Я щерь покрутится и говорит:
– Здесь близко нет. А вот версты полторы отсюда стоит сосна с тремя вершинами. Там большое дупло и пчелки живут.
Алексей Спиридонович не поленился, сходил потом, нашел это дерево, и точно: пчелы, да уже столько меду натаскали! Приносит домой, жене рассказывает, угощает детей, а Никитка, должно, подслушивал разговоры и уже знает про способности брата.
– Можешь ты, Ящерь, – говорит, – жар-птицу поймать, как Иванушка-дурачок? И перо из хвоста выщипнуть?
Это он грамоте научился, сказок начитался и теперь игры такие затеивал.
– Могу, – отвечает Ящерь. – Только зачем тебе перо?
– Я бы с ним разбогател, на царевне женился!
– Тебя бы сразу и раскулачили.
– А ты поймай сначала! Тогда я с пером сам кого хочешь раскулачу!
– Поймал бы, да сейчас нет на земле ни одной птицы. А как вылетит, так поймаю.
– Откуда вылетит-то, дурень? – хохочет Никитка. – Они же только в сказках бывают!
– Из земли вылетит, – отвечает преспокойно Ящерь. – Где боженька воротца ей откроет.
Алексей Спиридонович с Анной слушают, переглядываются и только рты прикрывают.
Дважды еще в избе у них засады устраивали, Артемия ждали и, наконец, отступились. Прошла зима, а о Сокольниковых ни слуху не духу, в Горицах заговорили, будто сгинули они с Любой, и вот когда и родня перестала ждать, Ящерь подошел к Алексею Спиридоновичу и шепчет на ухо:
– Поедем в Горицкий бор, дядя Алексей, – папой так и не стал звать. – Там отец ждет.
Лесничему-то можно было без всяких подозрений по всем лесам ездить, потому на ночь глядя запряг он казенного коня в бричку, посадил Ящеря и поехал. Да все равно жутковато: вдруг следят за ним, и получится, сам наведет органы на беглого Артемия?..
Про себя так подумал, а Ящерь говорит:
– Не бойся, дядя Алексей, никто не следит, поезжай спокойно.
Что тут сказать?
Приезжают в бор, вылезли из брички, Ящерь берет за руку Алексея Спиридоновича и приводит под сосну, где Артемий сидит.
– Здравствуй, тятя…
Тот же бородой зарос, в темноте лишь глаза блестят – век бы не узнать.
– Ждал меня, сынок, – обрадовался Артемий. – И добро, тогда я жить буду. Жить и ждать, когда вырастешь.
Алексей-то Спиридонович обходительный был, в сторонку ушел, чтоб не мешать, да и на сердце у него тоскливо стало: ведь усыновил и привык, а мальчишка все равно к родному отцу тянется. Ящерь с отцом шептались, но в Горицком бору далеко слыхать, и потому отчим все и услышал.
– Ты, тять, не надейся, – сразу сказал Ящерь. – Как исполнится мне восемнадцать лет, я уйду.
