Никита Иваныч схватил веник и торопливо стал хлопать им по мокрому полу. Для видимости.
– Не надо, – ответил он. – Сам справлюсь!
Приподнявшись на локтях, он шуганул полковша воды на каменку и снова упал на живот, будто гранату бросил.
– Эх-х-х! – крикнул он, снова принимаясь колотить веником пол. – Хорошо-то как, едрит т-твою… В жисть такого пару не было!
Намахавшись облезлым уже веником-голиком, Никита Иваныч забросил его под лавку и, шатаясь, вылез в предбанник. Там, на чурбаке, стояло ведро с медовухой, и старику одного взгляда хватило, чтобы понять, что Кулешов умеет осушать не только болото. Сам он сидел в ярких малиновых пятнах по всему телу и утирал жидкий пот. Никита Иваныч опрокинул кружку холодной черной медовухи и выплюнул кусочек воска.
– Ух-х! – выдохнул он. – Давненько такой баньки не пробовал.
– Да-а, – подтвердил гость. – Шкуру как спичкой жжет.
– Погоди, еще не то будет, – успокоил его старик. – Курнем вот, и по второму заходу. – Он свернул папиросу, обсыпав голые колени махоркой. – Самый вкус только по второму заходу бывает.
Немного отдышались, покурили.
– Слушай, Никита Иваныч, – вдруг сказал Кулешов. – Сколько тебе пенсии платят? Рублей сто есть?
– Есть, – соврал старик. – Даже поболее.
– Давай ко мне сторожем? Я на болоте вагончик поставлю. Платить буду хорошо, не пожалеешь. А охранять только ночью, с девяти до шести.
– Зачем тебе сторож на болоте? – удивился Никита Иваныч. – Там воровать некому.
– Воровать-то не воруют пока, но пакостят, – признался Кулешов.
– Ну?! Вот так штука!
– Да-а, – отмахнулся гость. – Какой-то гад напакостил…
– А как?
– Два дня трактора завести не можем. – Гость заговорил с обидой. – Глохнут и все, хоть убейся. Все до одного.
– То-то я думаю: чего они не гудят? – озабоченно сказал Никита Иваныч, но сам обрадовался и немного опешил. – Может, искры у них пропали, у тракторов-то? У меня «Дружба» есть, так у нее частенько…
– Какая, к черту, искра? – возмутился Кулешов. – Все в порядке, а не работают. Даже пускачи не заводятся… Мозги аж набекрень. Откровенно сказать, я сначала на тебя подумал, – признался он. – Проверил, а ты, говорят, из дома не выходил.
– Не выходил, – сказал Никита Иваныч. – У старухи спроси.
– Ты, случаем, не знаешь, кто это мог? А? – Гость цедил медовуху сквозь зубы. – Может, тут у вас, кроме партизан, и диверсанты есть?.. Понимаешь, отец, в чем соль: за ту стрельбу на дороге я, естественно, докладывать не стану и в милицию не пойду. Пустяки. А за эту пакость отвечать придется по большому счету, у нас план. Это уже уголовщина. Скоро сюда автоколонна придет, торф вывозить, а его – тю-тю… Не знаешь?
– Знаю, конешно, – уверенно сказал старик, а сам ахнул про себя: во дает кто-то! Во молодец! Только кто? Пухов? Видякин?
– Деревенский ваш? – быстро спросил Кулешов, почесывая малиновую грудь и ляжки.
– Наш, да только он не в деревне живет, на болоте…
– На болоте? – Гость перестал чесаться. – Любопытно… Кто это?
– Хозяин. Его работа.
– А фамилия как?
– Хрен его знает, нету у него фамилии. Хозяин и есть Хозяин. Лунная ночь будет – может, и увидите, если удачливые.
– Не понял? – Гость свел брови, и ямка на подбородке проступила сильнее.
– Картину у Ирины видал? Зверюга такая нарисована?.. Он. Можешь у Ирины спросить, она его видала недавно.
– А!.. – морщась отмахнулся Кулешов. – Я серьезно спрашиваю. Пойми, отец, мне не до шуток. Добыча алейского торфа – дело государственное. Мы здесь не в игрушки играем. Ты это должен понимать как фронтовик и ветеран труда.
– Не пойму, – глухо сказал Никита Иваныч и опустил голову. – Никогда не пойму.
– Я объясню, – начальственным тоном проговорил Кулешов. – Ваши торфа нужны для электростанции. Это топливо, а значит, и энергия! Ты знаешь, что сейчас везде энергетический кризис? Сейчас на энергии вся промышленность держится!.. А у вас здесь целый склад топлива: грузи и вези.
– Не склад вовсе, а болото, – отрезал Никита Иваныч. – Все равно не понимаю. Вы торф свезете – останется яма. Зверье уйдет, журавли улетят. А если из-за торфа хотят такое болото разорить, то я ни тебя, ни государство тогда не понимаю. Журавлей у нас совсем не останется! Понял? Выйдешь к яме, посмотришь – фють, одни лягушки плавают… Дак ведь еще время придет – лягушек перебьют и продадут в Китай. Они, говорят, питаются ими. А раньше, знаешь, сколь у нас журавлей этих было? По осени на крыло поднимутся да как закричат – душа от тоски разрывается. Тоска-то какая! Мягкая, тихая… От нее еще сильней человеку жить хочется. Помню, через Большой Хинган шли – а по осени дело было, – гляжу – черныши косяком идут! Устал как собака, спал на ходу, а тут как увидел – и отошел. Вдруг, думаю, наши журавли, с нашего болота? С моей родины летят? И так, знаешь, хорошо мне стало, так спокойно, будто письмо из дому получил. И японцев этих руками бы подушил, зубами бы загрыз!.. А из-за чего? Из-за птички вроде!.. Ты-то их хоть раз видал? Слушал?.. А про электричество мне талдычишь! Да в гробу я видал твое электричество!
– Вон ты как, – протянул Кулешов, и пятна с его груди переползли на лицо. – Тебе на государственные заботы наплевать?
– А ты на меня не ори! – огрызнулся Никита Иваныч. – Я в сторожа к тебе еще не нанялся и не наймусь. Ты бы башкой своей подумал, что творишь. Ты же вон какой вред делаешь!
– Ребяты-ты-ты! – пропела Катерина из огорода. – Ме-довушка-то у вас не кончилась? А то еще принесу…
– Иди ты!.. – выругался Никита Иваныч. – Чего ты нас пасешь? Паримся мы!
– Вот и ладно, вот и ладно, – закудахтала старуха. – Я за грибочками в погребок мырну да за сметанкой. После баньки солененькое как раз будет!
Кулешов вдруг улыбнулся и пристально посмотрел на старика.
– Как ни крути, отец, а сегодня государству нужен торф и электричество, – сказал он голосом судьи. – И мы с тобой тут ничего не решаем.
– А журавли, выходит, сегодня не нужны? – возмутился старик. – И коли не нужны, так давай их бей, хлещи к чертовой матери! Где-то за тебя решили, дурака, прислали, а ты, как мерин в телеге, – вези да не оглядывайся, иначе бича получишь.
– За что ты меня так, отец? – неожиданно виновато проговорил Кулешов. – Я на работе, у меня государственное задание. В конце концов, есть же предел… Целый день таскают меня как мальчишку. Днем механизаторы за глотку берут – трактора не заводятся, вечером ты насел… А тут еще журналиста черт принес…
Никита Иваныч вскинул голову и посмотрел на гостя с удивлением.
– Ну что так смотришь? – мирно и устало спросил Кулешов. – Это мне удивляться надо: ох и шустрый же ты, Никита Иваныч. И когда только успел радио на меня натравить?.. Я в твои годы так не смогу, да и, пожалуй, не доживу до твоих лет.
Старик еще раз изумился про себя: «Ну, кто-то дает! Ну, молодец! Я, дурак, жалобы пишу!..»
– Ладно уж, признавайся, – вздохнул гость. – Я тебе много простил и журналиста прощу… Жалко, из-за него в баню опоздал.
– Я не скрываю! – рубанул Никита Иваныч. – Я натравил! Погоди, еще мою жалобу в Москве разберут. И попрут тебя отсюда как миленького!
– Со всех сторон обложил, – задумчиво улыбнулся Кулешов. – Да только не боюсь я тебя, Никита Иваныч. От твоих жалоб и журналистов урона нет. Вот какая скотина с тракторами мне пакость подстроила? Не дам торфа – вот уж точно попрут…
