Над нами в невесомости парят межпланетные судьи. Они следят, чтобы финалисты не списывали друг у друга. За меня на трибуне болеет представитель Земли профессор Бархударов. Я победил его на предварительных диктантах.
Диктует нам робот. Диктует так быстро, что некогда вспоминать правила. Изредка я глотаю таблетки «Котлетки с макаронами» и «Газировка без сиропа». Очень хочется есть и пить. Я чувствую, силы мои иссякают, и чуть-чуть не допускаю ошибку в слове «стеклянный», но беру себя в руки и пишу два «н».
Вокруг Галео плавают капельки невесомых чернил. Он всё время делает кляксы и толкает меня в бок. Ему делают замечание. Галео не знает, как пишется «цыц». Через «и» или через «ы». Я тоже не знаю. Пишу это трудное слово наугад: «цыц». Профессор Бархударов с трибуны кричит: «Ура!» Значит, я написал правильно.
Робот диктует всё быстрей и быстрей. Из-за парт выводят двух сатурнян и юпитерянина за списывание. Болельщики свистят и кричат: «На мыло! Судью на мыло!» Я еле-еле успеваю поставить дефис в «как-нибудь». Вдруг надо мной в ракете пролетает мама и успевает незаметно подсказать:
«Сколько раз я тебе говорила: не залезай на поля! Пещерный житель!»
И наконец звучит гонг. Главный судья, наш директор Лев Иванович, отбирает у нас диктанты и закладывает их в электронную машину. Машина за секунду успевает подсчитать ошибки, загорается табло, и на нём на первом месте фамилия Царапкин! Неужели это я? И тут ко мне подбегает профессор Бархударов и плачет от радости и просит прощенья за то, что во время тренировок доставил мне своим учебником много неприятностей.
«Что вы! Наоборот!» — говорю я, и мне подают телеграмму от отца. В ней написано:
А робот торжественно объявляет:
«Слава первому чемпиону Галактики по грамматике школьнику с планеты Земля Царапкину! Из миллиона возможных ошибок он сделал только одну: написал «близ лежащий». «Близ» отдельно. Слава великому грамотею, его тренеру Бархударову и всем, кто диктовал ему в жизни диктанты! Слава!»
Я не слышу, чем меня награждают, и парю?, парю? в невесомости, счастливый и весёлый. Мне хочется крикнуть: «Я не пещерный житель! Мама! Ты слышишь?» — но я никак не могу раскрыть рта и со страха просыпаюсь…
Я проснулся и не хотел открывать глаз: жалко было проститься навсегда с таким прекрасным сном. Я ещё раз просмотрел его в уме, подумал: «Хоть бы на второй год не остаться…» — и вылез из шалаша.
Над грядками клубники порхали воробьи. Хромая из-за затёкшей ноги, я бросился их разгонять. Наверно, им, как и мне, хотелось пить: ведь на листьях клубники лежала роса. Я встал на колени и, закрыв глаза, слизывал росу языком, а клубничины прямо под носом пахли ананасом, и казалось, я пью ананасный сок…
Только я поднялся с земли, как на меня набросилась Маринка:
— Ах так? Ах ты!.. Все вы такие!..
— Не бушуй… не бушуй! Я воробьёв разогнал и росу пил, — сказал я. — А сам ни ягодки не съел… Знаешь, как хотелось? Танталовы муки это называется.
— Так я тебе и поверила!
— Не люблю, когда мне не верят. — Я посмотрел в шалаш: Пашка всё ещё спал.
— Кто там? — строго повела бровями Маринка.
— Пашка. На него дома все шишки валятся. Вот и спит в шалаше.
— Забыла… Я ему говорила, что ты здесь… А он ел?
— Чего ты всё «ел… ел… ел»! — разозлился я. — Противно даже. Всё для выставки, что ли, в конце концов?
— Дурак ты! Думаешь, мне не хочется?.. Конечно, для выставки… Только немного. Мы же с девчонками сюрприз вам на зиму придумали. Наварим варенья — и на переменке с чаем. И помалкивай!
Я облизнулся.
— Ладно. Буди его, и уходите. Я прополкой займусь. Сейчас Наташа и Ветка придут.
Мы подошли к шалашу. Пашка вздрогнул и вскочил, потирая затылок.
— Здравствуйте, — сказала Маринка.
— Привет. Ну и сон! — ужаснулся Пашка. — Я иду по степи… Кругом снег, а на меня кедровые шишки валятся и засыпают с ног до головы. Как в жизни. Пойду расчёт брать!
— Брось!.. — сказал я, вспомнив свою вчерашнюю мысль. — Иди на работу… Не ты же её… это самое…
— Докажи теперь! — уныло сказал Пашка. — Плевал я. Пока!
— Вы не имеете права не верить самому себе… — заметила Маринка.
— Это же мы… её свистнули! — весело объявил я.
Пашка в первый момент после моих слов растерянно улыбнулся от радости, что это не он «свистнул» и, значит, всё будет в порядке. Маринка брезгливо отступила в сторону.
Вдруг Пашка схватил меня за грудки, затряс и заорал:
— Говори!.. Говори! Кто унёс лису?.. Убью! Кто — мы?
Я перепугался уже всерьёз, но, чтобы убедить Пашку, решил врать до конца.
— Он… этот… подошёл и говорит: «Я приёмник тебе дам карманный… на транзисторах».
— Кто — этот? — не переставал трясти меня Пашка.
— Может, и сюда он лазил? — загорелась Маринка.
— Сюда другой… — нарочно как бы проговорился я, но она не обратила внимания. А мне хотелось рассказать про Гарика.
— Говори, кто «этот»? — требовал Пашка. — Быстрей! Я на работу опоздаю!
— Парень один… — пробурчал я. — Пусти.
— Ну!.. — Пашка отпустил меня.
— Я отвлёк Ксюшу, а он снял лису и ушёл. Вот и всё. Очень просто.
— Я тебе покажу «очень просто»! — прошептал Пашка.
— А приёмник? — спросила Маринка.
— Приёмник? — Я задумался. Раз уж врать, нужно было врать умело, чтобы Пашка не засомневался. — Он сказал, что сегодня отдаст приёмник.
— Где? — допытывался Пашка.
— Под часами. — Я усмехнулся: вот до чего можно завраться! Кажется, что всё так и было на самом деле.
— Под какими? — Маринка быстро достала карандаш и записную книжку.
— Около кино… большие такие часы…
— Во сколько?
Пашка и Маринка по очереди допрашивали меня.
— В пять, — наугад сказал я.
— Какой он из себя? Вот гад!..
— «Какой, какой»!.. Среднего роста, такой красивый… — Я представил уже похитителя чернобурки. — Очень красивый! Как киноартист Жаров.
— Что на нём?
— Брюки, конечно, рубашка, босоножки с ремешками, — я решил пошутить, — чернобурка на плечах.
— Как дал бы сейчас! — замахнулся Пашка. — Что отцу скажешь?
Вот тут я всерьёз задумался…
— Пойду и скажу. Что ж теперь?
— Ты подумай! А? Никак не могу поверить! — Пашка удивлённо разглядывал меня. — Никогда не
