из лазутчиков или соглядатаев, который кладет ему руку на плечо и, показывая в ухмылке два ряда желтых зубов, произносит: «Следуй за мной!»
Теперь Али бен Аби-ль-Джуд сам закопан в железо. Чтобы сообщить радостную весть, Саид, выйдя от учителя, направляется к шейху Рейхану. Шейх Рейхан непременно скажет, что новость была ему известна уже несколько дней назад. А возможно, разбахвалится до того, что наклонится к уху Саида и произнесет шепотом, что Каусун Канибай не сделает и шагу, не посоветовавшись с ним. Саид, скрыв улыбку, ждет: может быть, покажется Самах, дочь шейха Рейхана. Хорошо бы услышать ее смех, шелест ее одежды! Если она войдет к отцу, то прикроет лицо. Шейх Рейхан позовет ее: ведь Саид не чужой, он сын Джухейна. Если бы он родился на несколько лет позже, то провел бы жизнь в играх и развлечениях. Может быть, его судьба была бы вполне счастливой.
Саид чувствует запах пищи: это она готовит. Когда он ест блюда, приготовленные ее руками, сердце его трепещет. Душа витает в облаках. Он возвращается к себе в студенческую галерею и, оставшись наедине в тиши ночи, в тысячный раз переживает сладчайшие мгновенья…
Вокруг него шумят семинаристы. Один из них утверждает:
— Невозможно, чтобы явился человек, который займет все посты Али бен Аби-ль-Джуда: и казначейство, и управление по делам провинции аш-Шаркийя, и должность хранителя мер и весов. И это помимо его основной службы, которую он в последние годы нес, — бешмекдара — хранителя туфли султана. Он держал сандалии повелителя во время молитвы. Эта служба не была для него в новинку: еще раньше он служил младшим бешмекдаром у эмира Туманбая. Когда же засияла его звезда, он освободился от должности хранителя туфли султана, хотя она и была основной.
— Тогда кто же?
— Имен много… Но все они нам известны… Эмир Мамай, Тавляк, Татак, Каштамар…
— Эх, считал бы ты своих овец, Джуха!
— Невозможно, чтобы один эмир занял все эти посты!
— Смещение Али готовилось исподволь… Неужели же султан прогнал его, чтобы пришел другой и взял все в свои руки?!
— Кто же будет?
Каждый старается заглянуть в неведомое. В Крепости шушукаются придворные. За наглухо закрытыми дверьми своих домов тихо переговариваются эмиры и люди пониже званием, судьи. Али бен Аби-ль-Джуд ждет, закованный в кандалы, в зловонном темном подземелье, и прошедшая жизнь кажется ему растаявшим видением, утраченной мечтой…
— Может быть, появится человек, о котором мы и не подозреваем?
— Считай-ка лучше своих овец, Джуха!
Занятия прерваны. У всех на уме одно: кому же достанется место? Не могут же эти должности оставаться незанятыми!
Лучи уходящего солнца залили двор мечети. Лепешки, уложенные горкой, сушатся впрок. Гул голосов не умолкает. Саид увидел Омру бен аль-Одви, который, как пчелка, потерявшая дорогу к своему дуплу, переходил от одной группы к другой, прислушивался, вмешивался в беседу, то возмущаясь, то радуясь, бросал словечко словно невзначай, а на самом деле направлял разговор в нужное для Закарии русло. Он не подходил к дамаскинцам, афганцам или магрибинцам. Они его не интересовали, ибо всегда были далеки от того, что происходило. Вечером Омру передаст все, что слышал и видел. Но к кому он пойдет в этот вечер? Кто будет ему внимать? Саид улыбнулся мысли, которая вертелась у него в голове: «Неужели уши и глаза Закарии всегда открыты? Есть у него время, чтобы слушать, или это делают его помощники? Может быть, он размышляет сейчас о том, что нужно предпринять после ухода его благодетеля Али бен Аби-ль-Джуда? Ведь именно Али назначил его главным соглядатаем султаната и своим наместником. К кому же отправится Омру бен аль-Одви?» Саид покусывает нижнюю губу. Какое возмездие ждет Омру в день Страшного суда?! Из-за одного его слова голова может скатиться с плеч, целая семья исчезнуть, последней надежды лишиться старик отец, ожидающий возвращения пропавшего сына. Если бы можно было пойти сейчас и схватить его за горло, проникнуть острым, как лезвие ножа, взором в тайники его души!
Теперь во дворе мечети не говорят все, что придет в голову. Саид стал осторожен, следит за каждым своим словом. Кровать Омру и мешок с его продуктами недалеко от койки Саида. Если Омру выйдет совершить омовение на заре, Саид непременно увидит его. Может быть, учитель ошибается? Упаси господи от навета на человека! Саид медленно оборачивается — запах старых циновок. Площадь вокруг мечети полна народу. Глашатай не устает повторять новость: жестокий тиран, притеснитель Али бен Аби-ль-Джуд схвачен. Под стражей все, что у него есть: деньги, доходы, гарем, наложницы. Его держат в яме в Крепости, пока идет дознание.
Женщина бросает монету глашатаю — вознаграждение за добрую весть. Радость, как вода, медленно просачивающаяся в расщелину, наполняет душу Саида. Он вспоминает Самах. Если бы она теперь была с ним, вместе с ним смотрела на людей! Он слышит звук ее шагов. Он не знал, чьи это шаги, но был уверен, что это она, именно она! Радость людей согревает Саида. Если бы у него был лишний дерхем, он отдал бы его глашатаю. Исчезла горечь, которую он испытывал до этого. Со стороны квартала аль-Батыния шли подмастерья из красильни Хадара — шейха красильщиков — с лицами, вымазанными красной и зеленой краской. Они приплясывали и пели:
ВЫСОЧАЙШИЙ УКАЗ
Во имя аллаха, милостивого и милосердного!
Да пребудете вы мусульманами, добрыми и благочестивыми, отвергающими греховное и не дающими совершиться дурному.
Помогайте друг другу на пути терпения и благочестия, но не на пути греха и злобы!
Теперь начнем
Слава аллаху, который наставил нас, дабы раскрыть злодеев и обратиться к добродетельным во имя спокойствия подданных и установления безопасности и порядка в стране. После того как по нашему указу злоумышленник Али бен Аби-ль-Джуд был отдан в руки правосудия, мы увидели, сколько должностей и постов он занимал. Чтобы в наибольшей мере соблюсти справедливость — а каждый из нас ее постоянный радетель, — решили мы разделить эти должности среди людей сведущих и ученых, дабы не ложились они тяжким бременем на выи несущих их.
Начали мы с должности хранителя мер и весов, ибо она касается состояния и достатка людей, а посему не может пустовать.
Узнав о положении людей и о том, как можно его облегчить и устранить трудности, прочитав летописи и набравшись мудрости из уроков прошлого, постигнув тайную суть причины и следствия, после долгих размышлений и приготовлений, мы повелеваем, дабы принял на себя Баракят бен Муса должность хранителя мер и весов Каира ввиду его достоинств и добродетелей, верности и усердия, справедливости и строгости, влиятельности и степенности, благочестия и беспристрастного отношения к богатым и бедным. Для него нет ничтожного и презренного, когда дело идет о правде, поэтому мы жалуем его именем Аз- Зейни[15], дабы он носил его всю оставшуюся жизнь.
Мы распорядились, чтобы он следил за соблюдением мер и весов, предупреждал обман при отпуске пищи и напитков, знал цены, был осведомлен обо всех новостях, о том, что говорят люди на каждой улице и в каждом квартале, в каждом доме и на рынке, без того, чтобы это было им ведомо.
Мы распорядились, чтобы он назначил себе помощников, дабы смотрели они за мусульманами, оставаясь при том преданными, правоверными и заслуживающими доверия слугами; чтобы не дозволял он
