– Пока нет, но ведь куда-то человек подевался? Который день не показывается ни дома, ни на работе. В квартире у него чего-то искали, я слышал, как Колька с ментом разговаривал. И в клуб влезли… Палыч-то многих деньгами снабжал, а в кабинете, в ящике железном, у него расписки были, Колька менту объяснял. Во-от… может, кто того… из-за денег Палыча…
– Чего ты его хоронишь? Вдруг он влюбился и на Канары укатил?
– А как же клуб?
– А чего клубу сделается?
– Нет, Катрин, Палыч не из таковских. А потом ограбление это, то есть не ограбление, а вообще не пойми чего. А парня-то убили, Игорька Прокофьева, поди уже слышала?
– Ничего я не слышала…
– Так ты ничего не знаешь?
– Нет, конечно… Откуда?
– Ну, сейчас введут в курс дела… Пять лет работаю, но чтоб такое… Бывало, пьяные клиенты пальбу устроят, помню, Гришу-Фортача прямо у дверей уложили. Если б я по нужде не отлучился, лежать бы мне рядом с ним. Из автоматов однажды стреляли, четверых тогда труповозка свезла, но чтоб нас грабили, такого не припомню.
– Времена меняются, – пробормотала я.
Швейцар подобрался, робко кашлянул и торопливо выскользнул за дверь, а я, повернув голову, увидела парня, который в прошлый раз выспрашивал меня насчет Юрия Павловича. Следом за ним появилась рыжая Зинка, ворчливо крикнув:
– Николай Семенович, мы сегодня работать-то будем?
– Иди, Зина, работай, – отмахнулся он.
– Как работать, все точно на похоронах. – Тут оба заметили меня и заспешили навстречу.
– Катрин, – вроде бы обрадовался Николай Семенович, который, как видно, в отсутствие Палыча руководил данным притоном. – Хорошо, что пришла. Здесь из милиции товарищ хотел с тобой поговорить.
– Зачем? – перепугалась я.
– У нас ограбление, всех допрашивают.
– Слышала, сторожа кокнули? – затараторила Зинка. – Я тебе звонила, нарвалась на автоответчик, а с ним я разговаривать не люблю, чувствуешь себя дура-дурой…
– Мне уже швейцар рассказал…
– Неймется ему, пень старый. Поставь дурака у дверей, так он все новости разом выболтает.
– Дуры вы, – неожиданно разозлился Николай Семенович. – Хоть бы головами подумали, чего болтаете. Тут такое творится, а им лишь бы языком молоть. Катрин, идем со мной, а ты, Зинка, шла бы к музыкантам, хоть бы ноту какую выучила.
– Ноту, – проворчала та, – зачем она мне? Нот я не видела, что ли? Сам-то много чего учил?
Не знаю, как долго Зинка распиналась бы в том же духе, но Николай Семенович, подхватив меня под локоть, повел на второй этаж.
– Ситуация, скажем прямо – хреновая, – шептал он мне на ухо. – А главное, непонятная. Палыч как сквозь землю провалился. И что, скажи на милость, делать? Мое-то положение каково? Уж если бы он того… тогда все ясно, а так?
– А милиция его ищет?
– Сказали, будем искать. Я всех, кого мог, уже обзвонил, никто ни сном ни духом…
Он резко замолчал, замер возле своего кабинета, одернул пиджак и распахнул дверь, я вошла первой, он за мной. За столом сидел дядька в темной водолазке, седой, коротко стриженный, с отечным лицом и сизым носом. Впечатление он производил, мягко говоря, неважное.
– Вот, это Катерина Юрьевна, – слегка лебезя, представил меня Николай Семенович, по-дурацки улыбаясь. – А это товарищ из милиции.
Товарищ приподнялся и сказал:
– Владимир Васильевич.
– Очень приятно, – пискнула я, хотя приятно мне не было и даже наоборот, близость милиции в лице сизоносого так на меня подействовала, что я почувствовала настоятельную потребность сесть, что незамедлительно и сделала.
Николай Семенович, немного повертевшись рядом, как-то незаметно исчез.
– Что ж, Катерина…
– Юрьевна, – подсказала я.
– Отлично. Что ж, давайте побеседуем. О том, что произошло, вы, конечно, знаете?
– В общих чертах. Сейчас Николай Семенович рассказал.
– В клуб проник неизвестный, вскрыл кабинет вашего управляющего, а также сейф.
– Это не сейф, – черт меня знает почему, перебила я. – Просто ящик железный, в стену вделанный.
