– Наоборот. Иногда очень нравишься, правда, нечасто. Но все это неправильно, то есть такое должно происходить иначе.
– Чего ты мне по ушам-то ездишь? – вздохнул он. – На самом деле все просто: ты хочешь, чтоб я тебе в любви признался. Так?
– Нет, – решительно тряхнула я головой. – Я хочу, чтобы ты меня любил. Это разные вещи.
– Два часа ночи, – закатил Мишка глаза. – И два придурка у дверей спальни. Проблема-то выеденного яйца не стоит, а базаров сколько. Лучший способ лишиться мозгов – это связаться с такой дурой, как ты. Вот скажу я сейчас: «Я тебя люблю», ты ответишь: «Это ты просто так говоришь, чтоб со мной в постель лечь». Я буду говорить одно, а ты другое и ни в жизнь не поверишь, а когда я окончательно свихнусь и выброшусь в окно, ты зарыдаешь на моей могиле, повторяя со стоном «Мишенька, зачем ты это сделал». «А счастье было так возможно» – классику надо знать, училка хренова. Ну почему мне так не везет, а? Откуда ты вообще взялась на мою голову?
– Из Костромы, – глотая слезы, сказала я.
– Из Костромы, – передразнил Мишка и решительно впихнул меня в спальню. – Ложись.
– А ты?
– Я буду оберегать твой сон, дорогая. Охренеть можно.
Он принес одеяло, швырнул его на постель, сунул пистолет под подушку и лег рядом со мной под своим одеялом. Я лежала, боясь пошевелиться, и почему-то чувствовала себя виноватой, это не очень способствовало сну.
– Миша, – позвала я.
– Отстань, – рявкнул он. – У меня нервы не железные.
– Я просто хотела…
– Заткнись, иначе все закончится изнасилованием.
Это подействовало, я замолчала, но все равно долго не могла уснуть, а когда проснулась в восемь часов утра, Мишки рядом уже не было и это меня огорчило. Я вдруг подумала, как было бы здорово, открыв глаза, увидеть его рядом. Но ожидать от Шальнова, чтобы он что-то хоть раз сделал по-человечески, напрасный труд.
Я вздохнула, прошла в ванную, а затем уже в джинсах и футболке появилась в кухне, где и обнаружила Мишку возле плиты, он жарил яичницу.
– Доброе утро, – кашлянув, поздоровалась я и улыбнулась пошире.
– Как для кого, – косясь в мою сторону, заметил он и добавил: – Куда ты так вырядилась? Сегодня двадцать восемь градусов обещали.
– Да? Я не знала. Ты завтрак готовишь?
– Готовлю. А ты глупые вопросы задаешь?
– Слушай, – прорвало меня. – Совершенно незачем вести себя так, точно я в чем-то провинилась. Что я тебе сделала, в конце концов?
– Ты мне очень напоминаешь собаку на сене, – заявил он, а я, вытаращив глаза, спросила возмущенно:
– Это я собака?
– Конечно, а то нет. Из дома не выпускаешь и сама не даешь, по-твоему, это честно?
– Придурок, – рявкнула я. – Да иди ты куда хочешь, очень мне надо… О господи, свалился на мою голову… вот скотина.
Мишка бухнул сковородку на стол, едва не задев меня по носу, и швырнул вилку:
– Ешь и не ори. Я скотина, а ты хорошая девочка. Это ты утром храбрая, посмотрим, что к вечеру будет. Надену костюм, опять завоешь и шантажировать начнешь.
– Я не шантажировала.
– Да неужто? Любопытно, как же это называется?
– Я просто боялась.
– Ясно. Ешь или выметайся с кухни. Ты мне аппетит портишь.
Не знаю, как я смогла впихнуть в себя яичницу. Я боялась, что разревусь, и от этого ненавидела Мишку еще больше, но хуже всего была мысль о предстоящем вечере – что, если он в самом деле костюм наденет?
– Какие у нас планы? – спросила я, надеясь, что голос у меня не дрожит.
– Все те же.
– Убитый сторож работал в какой-то охранной фирме. Может, стоит туда съездить?
– Может, и стоит, – кивнул Мишка, вроде бы подобрев.
– Собирайся, а я посуду помою.
– Да уж, сделай одолжение.
«Нет, все еще злится».
Где-то через полчаса мы покинули дом и на машине отправились в сторону проспекта. Я изо всех сил
