ты слишком разошлась. Если этот Рахматулин чего-то стоит, он из тебя махом все выжмет, и что тогда?
– Что?
– Как ты, убогая, ему объяснишь, зачем затеяла весь этот обман?
– А в самом деле, зачем?
– Я и сама не знаю. Но в любом случае, не стоит все выкладывать. – Сонька сосредоточилась, а я, чтобы окончательно ее озадачить, процитировала: – Знание – это ад, по которому гонят тех, кто позволил себе открыться.
– Да, умного-то человека и послушать приятно, – запечалилась Сонька. – Только ведь я ничего не поняла.
– Может, оно и неплохо? – пожала я плечами. – Зачем тебе лишняя мудрость, еще скорбеть начнешь. А покойника про запас оставим, кое-кто совсем не уверен, что он покойник.
По лицу моей подружки промелькнула тень вдохновения.
– Голова у тебя… Может, ты скромничаешь, может, у тебя в предках большие люди ходили? Вот один, на мартышку похожий, очень любил такие фокусы.
– Господи, тебе-то откуда знать?
– Телевизор смотрю, окно в мир. Ладно. Я все поняла: давай тренироваться, ты поспрашиваешь, я поотвечаю. Но все равно, ты не должна была меня оскорблять, высказываться о моем уме подобным образом и говорить, что я обезьяна.
– Гиббон. Как только встречусь с ним, извинюсь.
– Свинья, – равнодушно ответила Сонька, и мы занялись вопросами-ответами. Подружка потрясала разумностью ответов, я бы даже сказала, виртуозностью.
– Порядок, – сказала я, – можешь претендовать на работу в МОССАД. – А что это?
– Еврейская разведка.
– Путевая или так себе?
– Лучшая в мире.
– Смотри, могем, – лучезарно улыбнулась Сонька, и мы разом взглянули на часы. – Пора? – спросила она.
– Пора, – кивнула я. На пару минут мы замерли возле зеркала. Сонька победно усмехнулась:
– Его песенка спета. Против нас он не потянет.
Вообще-то я была с ней согласна.
Мы вошли в бар. Посетителей было немного, в основном мужчины.
– Его здесь нет, – сообщила Сонька.
Я прошла к стойке и спросила бармена:
– Извините, Виктор Рахматулин здесь?
– А зачем он вам? – сурово спросил бармен и кашлянул. Благодаря моей открытой внешности мужчины, как правило, стесняются мне грубить.
– У меня к нему дело. Он здесь?
– Нет, – покачал он головой, – но скоро приедет. Налить вам что-нибудь?
– Тоник, если можно.
– И рюмку водки, – добавила Сонька, плюхаясь рядом, и пояснила: – Для храбрости… Вот мы с тобой все обдумали, – вдруг запечалилась она, – а о достойной биографии для меня не позаботились. Поинтересуется Витька, где, кто я. И что отвечу?
– Скажешь, что ты кактусовод.
– Ууу, отродье фашистское, – озлобилась Сонька, хотя действительно была кактусоводом, в том смысле, что последним местом ее работы являлся Дворец пионеров, где она вела кружок любителей кактусов. Однако упоминать об этом Сонька почему-то не любила, видимо, считая, что данное занятие не является достаточно блестящим для такой артистической и одаренной натуры. Тут надо пояснить, что в своей жизни Сонька работала от случая к случаю и весьма неохотно, зато много училась, в смысле, во многих местах. Как правило, хватало ее на первый семестр, после чего она с негодованием узнавала, что просто отсидеться не удастся, и в гневе отправлялась дальше. Несмотря на свою несокрушимую дремучесть, Сонька умудрилась поступать во многие учебные заведения среднего звена, на высшие она не замахивалась. Думаю, такому успеху способствовала хорошая память и умение собрать все крохи своих знаний воедино в нужный момент – черта похвальная и, безусловно, вызывающая уважение. Еще одним Сонькиным козырем была внешность, которая как-то подразумевала большое внутреннее содержание. Сама себя она искренне считала самородком.
– Ну и что я ему скажу? – вернула меня Сонька в реальность бара.
Я пожала плечами.
– Скажи, что ты домохозяйка, это сейчас модно.
– А муж?
– Погиб в автомобильной катастрофе на «Боинге».
– Путевая тачка?
