– Извините, я не знала, что у меня гости.
– Ховальник закрой! – пролаял олигофрен.
По интонации я сообразила, что будет лучше замолчать, и замолчала, переступая с ноги на ногу. Упырь вдруг подмигнул мне с озорством, вроде бы чему-то радуясь. Повода обрадоваться в ответ я не видела, но на всякий случай слабо улыбнулась.
– Ну, что, – сказал он, – вот и встретились. Садись, красавица.
Я присела на уголок дивана и замерла. Сонька слабо мерцала глазищами, но так и не заревела.
– Вы меня, ради бога, извините, – пролепетала я, – но я не знаю, кто вы.
– Узнаешь, – опять обрадовался он. Положительно, у человека хорошее настроение. – Мы тут с твоей подружкой побеседовали… интересные вещи узнали.
Я попробовала вообразить эти самые интересные вещи, но не смогла. Решительно невозможно было о чем-либо думать: внутренности вибрировали, а мозг окутывала прочная пелена. Одна фраза настойчиво всплывала, волнуя душу: «Ну надо же…» Я опять кашлянула, так, на всякий случай, и покосилась на олигофрена. Он вроде бы дремал, вперив кристально чистый взгляд в «кузнечика». Тот подергал свое ухо, хохотнул и сказал:
– Что расскажешь веселенького, а?
Я протянула:
– А-а-а-а? – вроде бы вопросительно, голос мой был высок, тонок и заметно дрожал.
– Не хочешь? – опечалился длинноногий, а я поспешно возразила:
– Очень хочу, только не знаю что, то есть что именно вы хотите услышать.
– Ага, – он кивнул, а я попыталась вспомнить, не было ли сообщений по радио о каком-либо побеге из сумасшедшего дома, эта троица не иначе как оттуда.
– Может быть, мы попробуем как-то по-другому? – не очень рассчитывая на везение, предложила я. – Может быть, вы чуть-чуть намекнете, что хотите услышать? Я с удовольствием…
– Ага, – опять сказал он, – ну что ж… Тогда расскажи-ка нам о своем Витьке, чего это ему на месте не сидится?
Обижаться на человека я не могла: он вроде бы хотел помочь и задавал наводящие вопросы, но дело в том, что я совершенно не представляла, где Витьке должно сидеться, хотя кое-какие очень личные соображения у меня по этому поводу были. Оставалась надежда на еще один дополнительный вопрос, но вот беда: олигофрен рядом заволновался, козырнул взглядом и почесал здоровенный кулак. Идиот поймет, что означает такой жест. Проверять, отгадала я или нет, желания не было, и я торопливо спросила:
– Нельзя ли немножко поконкретней? Про Витю то есть, что вас интересует?
– Да все.
Нет, он, как видно, решил меня уморить.
– Ты только не дергайся, твоя подружка нам все выложила. Ясно?
Я покосилась на Соньку в робкой надежде: может быть, хоть она намекнет, что от меня хотят. Сонька намекать не стала, но вдруг икнула. Громко и как-то жалобно. Потом еще раз и еще. Прикрыла рот рукой, вытаращила глазищи и икала как заведенная. Потом начала трястись. «Кузнечик» посмотрел на нее с интересом, по-птичьи держа голову, и спросил:
– И часто она так?
– Нет, – торопливо заверила я, – только когда сильно напугается.
– И что, это врожденное? – Он выразительно покрутил пальцем у виска.
– Ага. У нее родимчик.
Такого слова он не знал, это точно, но оно ему понравилось. Он удовлетворенно кивнул, продолжая поглядывать на Соньку. Та исправно икала и вдруг погрозила мне кулаком.
– Ишь ты, – хохотнул длинноногий, – не иначе как ее с высокого места мамка роняла.
– Может быть, – немного подумав, согласилась я. «Кузнечик» начинал мне нравиться. – Вы вот про Витю спрашивали, так что вам интересно?
– Да все, – обрадовался он.
– Ладно, – пришлось согласиться мне, – я вам тогда расскажу, как я с ним познакомилась и почему. Сонька, вот она то есть, его со школы знает. В одном классе учились. А у нас такая неприятность вышла… – я рассказала про неприятность, бог знает в какой раз за последние дни. «Кузнечик» слушал, кивал и ухмылялся. Потом стал вопросы задавать, а я отвечать на них. Вопросов было много, и я старалась как могла. Один мне особенно не понравился.
– А что это за рыжий парень возле вас вертелся?
– Рыжий? Это следователь. Тарасов его фамилия. Документы показывал, вон ей, – я ткнула пальцем в Соньку, отчего та стала икать громче. – А я его один раз видела. Вот, – я решила сменить тему, – а Витя Оборотня до смерти боится, – расхрабрилась я, видя, что олигофрен вроде бы опять заснул. – А он мне по телефону названивает.
– Кто?
– Оборотень.
– Зачем? – удивился «кузнечик».
