– Велит его деньги искать.
– Чего? – не понял он.
Я пожала плечами:
– Говорит, не найдешь, будет плохо.
Он рукой махнул:
– Не бери в голову: найдешь, не найдешь – хорошо тебе уже не будет.
– Правда? – забеспокоилась я. Совершенно неожиданно Сонька перестала икать. Это ее, как видно, несказанно удивило: она повела головой, заерзала и вернула глазам их первоначальную форму. – Мы ведь в этом деле совершенно ни при чем, – решила я немного поплакаться и высказать наболевшее, – а такая вокруг каша заварилась, не понять, что к чему, и страшно очень. Вот вы, к примеру, что за люди?.. Боязно…
– Серега, – обратился «кузнечик» к олигофрену за моей спиной, – покажи ей фотографии. – Тот бросил мне на колени пачку фотографий, и «кузнечик» сказал: – Посмотри, нет ли знакомого?
Положительно, по части туманно выразиться – он первый специалист. Однако уже вторая фотография меня здорово напугала. На ней был тип, которого я дважды видела на деревенском кладбище: «восьмерка» цвета «мокрый асфальт»! Чем-то я себя выдала, «кузнечик» впился в меня взглядом и строго спросил:
– Ну?
– Он в деревню приезжал, в тот день, когда сосед утонул, – сказала я, продолжая рассматривать фотографию. Она меня беспокоила. Я не сразу сообразила, что на фото труп: с открытыми глазами, но отрешенным, нездешним взглядом. «Кузнечик» хлопнул себя по колену и засмеялся.
– Ну, Витька, ну, мудрец. Сам небось и пришил дружка. Если он опять выкрутится, гадом буду, я его уважать начну. – Половины я не поняла, но забеспокоилась. – Ну что, блондиночка… Хороша ты, хороша, а дело – это дело, – он вздохнул очень натурально. – Витька сука, и вы, может, в самом деле ни при чем, но… – он пожал плечами, – поехали с нами.
– Куда? – испугалась я, а Сонька опять икнула.
– Что, любопытная? В гости. А Витька пусть покрутится, как вошь на гребешке.
– Он и так крутится, – торопливо заверила я, – ему осталось-то совсем ничего.
– Да? – «кузнечик» заинтересовался.
– Оборотень сроку дал две недели. Истекает срок. Если Витька его сам не поймает, наверное, помрет. Уж так ему обещали.
– Витьке каюк и без Оборотня. Уж больно грешен. Умник, все мудрит, – «кузнечик» сплюнул, получив от этого явное удовольствие. – Поехали, красавицы.
– А мы надолго? – проблеяла я. – Мне завтра в больницу, я на больничном, и мне к врачу…
– Врача мы тебе организуем, – хохотнул он. Все-таки нечасто в наше время встретишь человека в таком веселом расположении духа.
Он поднялся и пошел к двери, мы с Сонькой малость замешкались, тут же олигофрены вмешались: на приличной скорости мы достигли входной двери и уперлись в нее носами. Мне очень хотелось зареветь, и Соньке, как видно, тоже. Но слезы, само собой, впечатления не произведут. Мы вышли из квартиры, «кузнечик» впереди, насвистывая и не обращая на нас никакого внимания. Один из олигофренов бросил сурово:
– Вякнет кто, башку сверну.
И свернет, в это верилось свято. У соседнего дома возле гаражей пристроился джип «Тойота», водитель дремал, откинув голову на спинку сиденья; заслышав нас, он засуетился. «Кузнечик» сел рядом с ним, а мы вчетвером сзади. И поехали.
– У тебя анальгин есть? – вдруг спросила Сонька, а я вздрогнула от неожиданности, потому как решила, что никаких звуков, кроме икания, от нее больше не дождусь.
– В сумке, – ответила я, вглядываясь в Соньку.
– Ну так дай.
Тут только я с некоторым удивлением обнаружила, что сумка лежит у меня на коленях и я намертво держу ее левой рукой. Анальгин я нашла и отдала Соньке, та его проглотила и сказала:
– Голова болит.
– Хорошо хоть есть чему болеть, – попробовала я ее утешить.
– А ведь укокошат подлецы, – вздохнула Сонька, – и не узнаем кто.
– Не велика разница, – пожала я плечами.
– Не скажи. Я любопытная.
Олигофрен ткнул меня в бок, я восприняла это как приказ замолчать и замолчала. Водитель вдруг резко затормозил, и мы дружно ткнулись в переднее сиденье. Вслед за этим сбоку что-то грохнуло. Сонька завизжала, и я тоже: от страха и из солидарности. Машину начало разворачивать, стекла подернула рябь, а водитель уронил голову на руль, странно вытянув шею. Олигофрены размахивали оружием, «кузнечик» красочно матерился, а мы, свернувшись в три погибели, закрыли головы руками и жалобно выли. Слева завопил олигофрен. Машина во что-то врезалась и замерла, рядом бабахнуло, а дверь справа открылась. Олигофрен проворно выскочил и вдруг упал, уронив голову на порог машины. «Кузнечик» все еще матерился и пытался открыть свою дверь. Ее, как видно, заклинило. Я повернула голову и рядом с собой увидела второго парня с простреленной шеей, его кровь была на моем плече. Хотелось заорать погромче, но почему-то не получалось. Я попыталась от него отодвинуться. Потеряв опору, тело начало заваливаться, естественно, на меня. Соньке было не легче: она полезла в дверь, но голова на пороге ей мешала, а переступить через нее подруга не решалась. «Кузнечик» все еще сражался с дверью, тут она открылась, и
