– А… – сказал очкарик и перестал обращать внимание на Соньку, сосредоточившись на мне.
– Видимо, вам может показаться несколько странным тот способ, который я избрал, чтобы встретиться с вами, – витиевато начал он, а я всерьез забеспокоилась: когда современный русский человек начинает изъясняться подобным образом, это пугает. – Однако причина должна быть вам понятной. Вы, вольно или невольно, оказались в эпицентре событий, которые беспокоят многих.
Тут Сонька неожиданно совершенно отчетливо произнесла:
– Витька козел.
– Что? – не понял очкарик. Сонька повращала глазами и замолчала, как навсегда.
– Она кого имеет в виду? – все-таки спросил он. Я плечами пожала:
– Наверное, Рахматулина.
– Ах, вот как! О нем я, собственно, и собирался с вами поговорить.
И мы стали говорить о Рахматулине. Впрочем, говорить – не совсем верно: очкарик был мастером задавать вопросы и буквально вывернул меня наизнанку. Через полчаса я почувствовала себя кусочком лимона в стакане с недопитым чаем. Но кое-что и сама узнала, полезное. Ведь вопросы тем и хороши, что в них уже заложена определенная информация. Надо лишь ее выудить. Выудила я следующее: передо мной сидел один из Витькиных хозяев, который хотел знать, кто водит его за нос, и, кажется, вполне обоснованно подозревал в этом Витьку. Особенно интересовала его ситуация с Оборотнем. Тут я много сказать не могла, чем заметно его огорчила. Представив себя Констанцией Бонасье, я очень трогательно изложила нашу историю вплоть до сегодняшнего дня, преданно глядя в его глаза, с надеждой обрести поддержку и защиту. По его реакции было ясно: история ему известна, но он слушал внимательно, как видно, надеясь извлечь из моего рассказа что-нибудь полезное. Это вряд ли. Потом он еще поспрашивал. Направление этих вопросов я не уловила, поэтому они мне не понравились. Беседа уже длилась больше часа, и он, и я устали. Наконец очкарик поднялся и сказал:
– Что ж, все когда-нибудь кончается. И беседа наша тоже. Вас проводят. – И вышел в ту же дверь возле сейфа. В комнате сразу возник тип в спортивном костюме и молча повел нас по коридору, потом через двор к железным воротам. Через минуту мы обрели свободу. Напротив здания, где мы только что были, помещалось районное отделение милиции. Вывеска радовала глаз. Тип повернулся и ушел, все так же молча, а я затосковала, потому что на Соньку напал столбняк.
– Эй, – подергала я ее за рукав, – ты живая?
– Чтоб им всем пропасть! – ответила Сонька. Я кивнула: ее желание совпало с моим.
– Может, пойдем отсюда, – предложила я, – а ну как передумают?
Сонька резво потрусила рядом.
– И что теперь? – через пару минут спросила она.
– Ты меня спрашиваешь?
– А то. Кто у нас умный?
– Это ты сказала. Вот что, Софья Павловна, пакуем вещи и делаем ноги. Ну их к черту, пусть без нас разбираются. Оборотень на днях шлепнет Витьку, эти хмыри найдут и шлепнут Оборотня, а мы сможем вернуться и разводить кактусы.
– Я не хочу разводить кактусы, – возразила Сонька.
– Хорошо, не будешь, – после перенесенных страданий спорить с Сонькой не хотелось.
За разговором и невеселыми размышлениями я не сразу сообразила, что мы прошли приличное расстояние пешком. Сонька, как видно, притомилась и сказала:
– Давай на остановку.
Мы перешли через дорогу, и тут с Сонькой началось неладное. Она приоткрыла рот, выпучила глаза и промычала: «Не-не-не». Я пошарила глазами и тоже открыла рот, потому что рядом тормознула машина, из нее выскочили два добрых молодца и направились к нам.
– Ну что за день, а? – взвизгнула Сонька и вроде бы решила бежать. Я поддалась порыву и припустилась следом. Дело зряшное, потому что парни бегали лучше. Руки сомкнулись на моих локтях наподобие наручников, и паренек отрывисто бросил:
– Дернешься – пришибу! – На сегодняшний день эта фраза стала невыносимо банальной.
– Я кричать буду, – честно предупредила я и получила затрещину. Народ на остановке в количестве шести человек оживился. Сонька взвизгнула, а женщина в красном плаще проронила испуганно:
– Да что ж это делается?
– А милицию надо! – рявкнул дед в шляпе.
– Ты б, старый, не лез, – бросил парень, державший меня за локти, и бодро зашагал к машине. Парень произнес замысловатое ругательство, что, впрочем, не удивило: русский человек, да и в сердцах… В общем, мы снова оказались в машине на заднем сиденье, зажатые двумя конвоирами.
– Вы чьи, ребята? – спросила я, не очень надеясь на ответ. И правильно: отвечать они не собирались, были деятельные и вроде как напуганы. Бог знает, кто их напугал, уж конечно, не мы с Сонькой.
– Вон мент стоит, – с тоской кивнула моя подружка на постового. Мент стоял, но нам толку от него не было. Вот если бы вывалиться из машины… Соньке… Правда, и Соньку жалко.
Тут мы подъехали к зданию, на первом этаже которого находился магазин «Элиза». Машина остановилась, нас извлекли из нее и не очень вежливо потащили к двери. Дверь была внушительная, металлическая, с «глазком». Конвоир позвонил, дверь открылась, и мы оказались в просторном холле, заставленном коробками. Прошли по коридору и вступили в чей-то кабинет, обставленный кое-как. В кабинете, как видно, шло совещание: сидели четверо мужчин, молодых, суровых, из тех, кого опасно встретить на большой дороге.
