дружка, во-вторых, из-за длинных ног последнего, которые он с удобством расположил под столом, Сашке пришлось оставить в покое мои колени.
В самый разгар нашей непринужденной беседы в баре появился Док, задал мне вопрос, мысленно, конечно, а я в ответ послала условный сигнал, проще сказать, поправила волосы, что на языке тайных жестов индейцев сиу и нашем с Доком означает: сваливаем. Док подошел, поздоровался с мужчинами и, глядя на меня, сказал, пряча недовольство:
– Рад, что у тебя хорошее настроение…
– Ты был так увлечен игрой. Как успехи?
– Проигрался в пух и прах. Поехали домой, уже поздно.
– До свидания, – пропела я, поднимаясь, подхватила Дока за руку, он кивнул на прощание, и мы поплыли к двери.
– О, черт! – дружно выдохнули оба типа за столом.
– Хороший улов? – спросил Док, когда мы приехали ко мне на квартиру. Время позднее, и он решил остаться здесь.
– Это Монах. Тот, что сидел напротив, с красивой рожей…
Док замер спиной ко мне и некоторое время собирался с мыслями.
– И что теперь? – спросил он осторожно.
– Посмотрим, – пожала я плечами. Засадить в тюрьму Сашку – дело несложное, только мне с того радости никакой. Вообще сажать людей в тюрьму довольно глупое занятие: столько работы и беспокойства разным людям. Конечно, в отличие от Орлова я не считаю, что граждан следует развешивать на фонарях, в конце концов, это неэстетично, да и с точки зрения гигиены… Нет, кажется, я придумала кое-что поинтереснее.
Я еще немного поразмышляла: стоит ли видеть в неожиданной встрече с Монахом то самое указание свыше? Так и не придя к какому-либо выводу, махнула рукой и решила считать встречу знамением.
Док в тот вечер был молчалив, поглядывал на меня исподтишка и думал. Конечно, влез на своего любимого конька, то есть месть. Заранее искал мне оправдания, точно я в них нуждалась. Он уже сообразил, что просто так я Сашку в тюрьму не отправлю, решу поразвлечься. Пялясь в потолок на диване, Док пришел к выводу, что это справедливо. Лично я в ту ночь еще ничего не решила, но встрече с Монахом радовалась: жизнь неожиданно наполнилась смыслом.
Утром я позвонила Орлову, после обеда он к нам заехал. Все-таки людей не поймешь: некоторое время назад он боялся, что наша совместная деятельность приобрела чересчур широкий размах, а теперь злился, что я не загружаю его работой, а если так, то похвалы от начальства не дождешься и мысль умереть в генералах становится проблематичной.
– У меня появилась идея, – обрадовала я его с порога. – Мне нужны кое-какие сведения. – Я перечислила какие, Орлов что-то там черкнул в своем блокноте, посмотрел на меня туманно и удалился, пообещав заехать к вечеру. Человек он добросовестный, к вечеру прибыл, и не с пустыми руками.
Мы расположились в комнате за большим столом, я заносила на бумагу то, что казалось мне наиболее важным, и при помощи Орлова пыталась разобраться в бандитской иерархии. Вчера я была права: на социальной лестнице Монах стоял чуть ниже Сереги. Тот вообще был парень довольно серьезный, Орлов объяснил, что реально составить им конкуренцию мог некто Климов Олег Николаевич, или попросту Клим. С Серегой Геббельсом, а еще в большей степени с Монахом – у них давняя неприязнь.
Этот Клим появился на сцене чуть меньше четырех лет назад и повел себя чрезвычайно нахально. Набрал в свою команду психов и дебилов, которые, не раздумывая, делали все, что им прикажут. От азиатской жестокости, с которой Клим расчищал себе место под солнцем, даже бывалые люди слегка обалдели. Однако последнее время Клим остепенился, присмирел, большинство дебилов полегли в кровавых боях, искать новых он не стал, а окружил себя ребятами, которые хорошо знали, как крепко держать в руках свой район без лишнего шума и пыли. Деятельность Клима приносила ему неплохой доход, и он, как водится, стал предпочитать стрельбе переговоры. С некоторой неохотой старшие товарищи позволили ему наживать деньги, а он в свою очередь из лихого одинокого волка стал полноправным членом городского криминального клуба. Налицо явный прогресс.
Однако старая вражда до сих пор не утихла, и Клим с удовольствием освободил бы город от Монаха и его дружка Сереги, да вот незадача: есть человек, с которым всем, кто рассчитывал обделывать в городе свои дела, приходилось считаться. Звали этого человека Петров Владимир Иванович, от роду ему было около шестидесяти, из них лет двадцать он сидел, а в бандитских спорах играл роль третейского судьи. Так вот, Сережка Геббельс по неведомой причине очень был симпатичен этому самому Петрову со смешной кличкой Папа.
Я слушала Орлова и диву давалась. По какому принципу братва живет и существует, было для меня загадкой, то есть принцип, конечно, ясен, но на фига им, к примеру, этот Папа? Какая от него польза Климу или тому же Монаху? Может, они опасаются, что в противном случае вцепятся друг другу в горло и жизнь станет чрезвычайно насыщенной, но недолгой?
Орлов что-то пытался объяснить мне, но сам в своих словах до конца уверен не был, а тут мне вовсе стало не до них, потому что он вдруг сказал:
– У Монаха с Климом лютая вражда. Пару раз они едва не прикончили друг друга. – Тут он помедлил и добавил: – В тот раз Монаха искал Клим. С тобой развлекались его ребята.
«Так отчего ж вы их тогда не арестовали?» – хотела спросить я, но только рукой махнула. Однако имя запомнила. Ладно, парни, я сама с вами разберусь, по-своему.
– Сейчас они вроде помирились, потому что воевать глупо, когда вокруг такое творится. – Что «такое», Орлов уточнять не стал, но и так было ясно. – Кстати, по имеющимся у меня сведениям, многолетняя дружба Монаха с Геббельсом дала трещину, чего-то дружки не поделили.
Я ничего такого не заметила, поэтому словам Орлова значения не придала, а вот Серегиной кличке в очередной раз подивилась.
– Господи, ну почему Геббельс?
– Так ведь похож… – обиделся Евгений Петрович.
