Ее маленькая тайна

– Должен тебе сказать, ты поступила неправильно.

– Когда?

– Утром. Уходить одной тебе нельзя.

– Почему? – спросила я, хмуря брови. Теперь он размышлял минуту, не меньше.

– Думаю, это не мое дело, – наконец проронил он.

– Что не твое? – растерялась я.

– Ну… ты спросила «почему?», а я ответил: думаю, не мое это дело. Папа велел быть рядом, и я тебе об этом говорил. А ты потихоньку сбежала.

– Не сбежала, – перебила я. – Я ушла. Это разные вещи, ты улавливаешь?

– Да, – кивнул он. – Ты ушла, но вроде выходит так, будто сбежала. Потому что ты ушла неправильно.

– А как правильно? – заинтересовалась я.

– Правильно – значит зайти ко мне и сказать: «Резо, мы идем в церковь». Лучше всего предупредить накануне, тогда мы не будем задерживать друг друга. Ты поспеваешь за моей мыслью? – озаботился он.

– Поспеваю, – кивнула я, и он продолжил:

– Так вот, ты говоришь: «Мы идем в церковь», то есть ты идешь, это в общем-то одно и то же, потому что я должен быть рядом. Мы бы поехали на машине или прогулялись пешком. Если тебя раздражает, что я рядом, я бы держался в стороне, если нет – шли бы вместе. Если ты захочешь поговорить, то можешь просто сказать об этом.

– Ага… – обрадовалась я. – А как быть, если я хочу отправиться на машине, но не хочу, чтобы ты был рядом? Своей машины у меня нет.

Он задумался, нахмурился и даже почесал затылок.

– Можно попросить машину у Папы, – наконец заявил он. – Но скажу честно, вряд ли он разрешит тебе сесть за руль. Не потому, что не доверяет, ничего подобного, просто в городе большое движение, а ты неопытный водитель. Но попросить, конечно, можно.

– А если все-таки не разрешит? – продолжала настаивать я. Резо почесался вторично.

– Думаю, нам придется все-таки поехать в одной машине, я буду молчать, а ты будешь думать, что меня нет.

– Как я могу думать, что тебя нет, если ты сидишь рядом? – восхитилась я.

– Ну… придется тебе представить, что меня нет…

– Ясно, – кивнула я головушкой, пытаясь понять, как мы умудрились встретиться с Резо у Папы, а не в третьем отделении городской психиатрической больницы. – Ты нажалуешься Папе? – спросила я и тоже почесала за ухом.

– Думаю, мне придется сказать ему, – заявил Резо. – Объяснить тебе, почему нельзя уходить одной, должен он. Я охранник, и объяснять не мое дело, мои слова вообще мало значат, а Папа – это Папа. – Он взглянул вопросительно, и я торопливо кивнула:

– Я поспеваю.

– Хорошо, – обрадовался он и наконец-то завел мотор. Я уже решила, что он задумал уморить меня в своем «Опеле»: утро жаркое, а он изловчился приткнуть машину на самом солнцепеке. – Ты не думай, ничего личного, – заявил он, как видно, желая меня утешить. – Я просто скажу Папе, а он поговорит с тобой, чтобы тебе все стало ясно. – Тут Резо хитро усмехнулся и добавил: – Хотя сегодня мне пришлось нелегко. Чуть-чуть тебя не проворонил.

«И чего дураку не спится», – со вздохом подумала я, разглядывая Резо. Несмотря на жалобы и «чуть- чуть», одет он был в свой любимый темный костюм и черную шелковую рубашку. Такой наряд вызывал восхищение, с утра было градусов двадцать пять, а к обеду обещали за тридцать. Ворот-»стойка» плотно обхватывал могучую шею, все пуговицы застегнуты.

– Тебе не жарко? – спросила я.

– Сегодня душновато, – согласился он, но ни пиджак, ни ворот рубашки так и не расстегнул.

Мы подъехали к дому, Папа пил на веранде чай, нас встретил с улыбкой. Я пошла мыть руки, а Резо, наклонясь к уху хозяина, принялся на меня стучать. Когда я вернулась, верный страж исчез, а Папа все еще улыбался, но как-то заискивающе.

Я рассказала, что ходила в церковь, а он, не без труда подбирая слова, начал воспитательную работу.

– Варя, тебе надо было сказать, что ты идешь в церковь.

– Я хотела, но вы еще спали, а беспокоить я не решилась.

– Надо было сказать Резо.

– Я не должна выходить из дома? – немного подумав, спросила я.

– Что ты, Варя, можешь делать, что захочешь, но я должен быть уверен, что с тобой ничего плохого не случится. Времена нынче такие… – Папа принялся распинаться в том же духе, а я слушала, скромно потупив глазки, думая при этом: «Давай, дядя, вешай мне лапшу на уши и заливай ее сладеньким сиропом».

Одно стало совершенно ясно: я буду находиться под неусыпным контролем, и, если попытаюсь хитрить, контроль ужесточится, а я, само собой, попаду под подозрение.