деревне, что рядом с монастырем, он целыми днями болтался на раскопках. Раскопки, как вам, должно быть, известно, проводились незаконно, и ваш отец все держал в строжайшей тайне.
– Но кто-то все-таки узнал…
– Может быть, мальчишка проболтался? Поймите правильно, у меня не было оснований обвинить в чем-либо этого человека, тем более через столько лет.
– Как его фамилия? – спросила я.
Старик покачал головой:
– Мы не разглашаем фамилии своих клиентов.
– Вы не назовете ее даже следователю?
– Следователю назову. А что, то старое дело опять заинтересовало прокуратуру? – спросил Глебов- старший. На это мне нечего было ответить. – Не сердитесь. – Он похлопал меня ладонью по руке. – Я просто не хочу подвергать вас возможной опасности. Да и себя тоже. Знаете, наша профессия довольно опасна, а памятуя участь двоих моих коллег… – Он покачал головой и вдруг опять улыбнулся: – Но если вас интересует тайна кинжалов, я, пожалуй, смогу кое-чем помочь.
– Буду вам очень признательна, – сказала я.
– Тот же человек за полгода до того, как обратился ко мне по поводу кинжала, уже был моим клиентом. То есть он был им и раньше, покупал у меня кое-что, а в тот раз принес старинный документ. Спрашивал, сколько он может стоить.
– И что это было? – насторожилась я.
– Письмо какому-то монаху. Если честно, я в манускриптах совсем не разбираюсь, мой конек русская живопись девятнадцатого века. Я сказал, что если это подлинник, то место ему в музее. Чем очень его порадовал.
– Вы читали письмо?
– Зачем? Я не силен в старославянском, да и понятия не имел, кому письмо можно предложить. Опять же на рынке ходит масса поддельных документов, а я не специалист, повторяю, и удостовериться в том, что это подлинник… В общем, я отказался иметь с ним дело. Но потом узнал вот что: к Румянцеву обращались с предложением перевести некое письмо. Заметьте – перевести. И принесли ему две фотографии. Якобы документ было необходимо прочитать для какой-то научной работы.
– Кто такой Румянцев? – нахмурилась я.
– Вижу, вы не знаток нашего дела. – засмеялся Глебов. – Румянцев как раз дока по части исторических документов.
– Торгует древними книгами?
– Как же без этого?
– Где его найти?
– Ваш друг его прекрасно знает.
– Почему вы решили, что письмо имеет отношение к интересующим меня кинжалам?
– Потому что Румянцев, как и ваш отец, был просто помешан на легенде о Козьей пещере. И утверждал, что в письме разгадка той давней тайны.
– В письме Филарета настоятелю Спасо-Преображенского монастыря? – ахнула я.
– По крайней мере, Румянцев был в том уверен. Именно это письмо искал ваш отец, – после паузы закончил Глебов.
– Нам надо немедленно поговорить с Румянцевым, – заявила я, садясь в машину.
– С каким еще Румянцевым? – нахмурился Прохоров.
– Не прикидывайтесь, вы его прекрасно знаете. Специалист по древним рукописям.
– Ах, вот как. Вынужден вас разочаровать, старик недавно перенес инсульт, беседовать с ним труд напрасный.
– Я вам не верю, – отрезала я.
– Что ж, – вздохнул он. – Если желаете убедиться, пожалуйста. Я хорошо знаком со всем семейством, нам будут рады. Сейчас позвоню.
Он достал телефон и набрал номер. Пока он разговаривал, я смотрела в окно, пытаясь понять, куда меня занесло любопытство. Я хотела узнать продолжение истории прапрадеда, а теперь вдруг столкнулась с другой загадкой: убийством отца. А оно, возможно, связано с еще одной смертью. И рядом со мной человек, которого, должно быть, те давние события очень интересуют. Правда, он не желает мне в этом признаться. Почему? Я покосилась на Марка Сергеевича, который как раз закончил разговор.
– Вы ничего не сказали мне о своем отце, – довольно робко произнесла я, злясь на себя за это.
– Что я должен был сказать? – трогаясь с места, спросил он, нахмурившись.
– Ваш отец погиб, и вы…
– И я?
– Вы пытаетесь отыскать его убийцу?
– Через двадцать лет? Романтические бредни. Если и вас посетила подобная мысль, выбросьте ее из головы. Кстати, я терпеть не мог своего отца. Что вы смотрите? Такое случается. Он скверно поступил с моей матерью. По его прихоти с двенадцати лет я жил один, далеко от дома, мать тяжело переживала это, а она во мне очень нуждалась. Она серьезно заболела, а отец сообщил мне об этом, только когда она умерла.
