хлещешь водку точно воду, а у меня с утра голова трещит.
В другое время я нашла бы что ответить и по поводу лошади, и по поводу Мышильдиной головы. Но последнее время сестрица так удивляла меня обилием положительных черт своего характера, что я миролюбиво предложила:
– А ты не пей.
– Неловко как-то перед хозяином.
– Тогда пей, но мало.
Она задумалась, потом кивнула, и мы пошли в дом.
На крыльце нас поджидал Иннокентий Павлович. Без приглашения заходить в дом он опасался и устроился в тенечке.
– Пойдем ужинать, – позвала я.
– У меня есть сведения, которые тебя заинтересуют, – сообщил Иннокентий с улыбкой фокусника, только что извлекшего из шляпы живого зайца.
– Сначала дело, – кивнула я, и мы вошли в кухню, где суетился Михаил Степанович, накрывая на стол и подогревая ужин.
Иннокентий извлек из кармана несколько листов бумаги и разложил их на свободном углу стола.
– Вот, – сказал он с гордостью. Мы заглянули в бумаги и мало что поняли, кроме одного: перед нами план какой-то части города. Так оно и оказалось.
– Объясни, – лицом и голосом демонстрируя крайнюю заинтересованность, попросила я.
– Историческая справка, – начал Иннокентий. – Собор, что высится на холме прямо над нами, выстроен в начале двенадцатого века. Тридцать лет спустя на этом самом месте, где мы сейчас стоим, были построены Рождественский и Успенский соборы, соединенные несколькими подземными ходами, один из которых вел к реке. Во время татарского нашествия Рождественский собор был разрушен, на его месте поставили деревянную церковь, она простояла сто пятьдесят лет, после чего была заменена однокупольным каменным храмом. Со временем храм ветшал. В 1837 году половодье достигло небывалого размаха, вода подступила вплотную к большому холму, все пространство здесь было залито, колокольня Рождественского храма рухнула, нанеся ущерб и самому храму. После чего он был разобран, а новый Рождественский собор построен в южной части города, где его можно увидеть и сейчас… Ввиду весеннего бедствия была возведена дамба для защиты города от стихии, а здесь началось большое строительство личных домов: место, как вы заметили, красивое, и до центра рукой подать. Кстати, белый дом на холме – бывшая резиденция губернатора. Подземные ходы во избежание несчастья по ветхости и ненадобности были засыпаны.
– Ясно, – кивнула я, со всей возможной теплотой глядя на Иннокентия. – Очень тебе признательна, Кеша. Боюсь, без твоей помощи поиски сокровищ были бы невозможны.
– Ты же знаешь, – ухмыльнулся он. – Для меня это такие пустяки.
– Отлично, тогда тебе задание повышенной сложности. Узнай все, что можно, вот об этих людях. – Я протянула ему записную книжку, где значились данные обоих паспортов мумии. – А также попытайся узнать что-либо об обладателях кличек Боцман и Мотыль. Я понимаю, это очень сложно…
– Положись на меня, – сказал Иннокентий, коснувшись моего локтя. Заприметив это, Михаил грянул «Вниз по Волге-реке», чем до смерти напугал вошедшего в кухню Евгения и разволновал нас. Впрочем, Михаил Степанович и сам разволновался: Евгений с перепугу едва не выронил поллитровку, которую с любовью нес на груди. Успокоившись, мы сели за стол. Иннокентия обуревала жажда деятельности, чувствовалось, что он сиюминутно готов броситься на поиски Мотыля и Боцмана, но из-за позднего времени вынужден отказаться от этой мысли.
Мы выпили по маленькой и закусили свежей картошечкой, сваренной с укропом, к ней шли огурчики, соленые грибки и салат из свежих помидоров и капусты, сдобренный майонезом. Хозяин продолжал нас баловать. Под такую закуску грех было не выпить по второй.
– Завтра холодец сварганю, – сообщил Евгений, лучисто глядя на меня. – С чесноком и хреном – пальчики оближете.
Мы мечтательно воззрились на потолок, перевели благодарный взгляд на хозяина и приналегли на закуску. Несмотря на это, мыслительные процессы во мне продолжались, из головы не шло наводнение 1837 года.
– Евгений, – начала я, рассмотрев эту мысль и так и эдак. – А не было ли в ваших краях прошлым летом какого бедствия?
Хозяин выпучил глаза и даже отставил стопку, которую собирался наполнить остатками водки. Он явно был потрясен моим провидческим даром.
– Ты какое бедствие имеешь в виду, Елизавета Петровна? – уточнил он.
– К примеру, наводнения у вас не водятся?
Мышильда с уважением покосилась на меня и впилась взглядом в лицо Евгения.
– Было, – крякнул он. – Весь низ улицы стоял в воде по самые крыши. Дожди зарядили, страсть, вода в реке поднялась, а тут новую дамбу прорвало. Говорят, заместо бетона там один песок, ну и поплыл вместе с водичкой. – Евгений смутился своим несколько игривым тоном и закончил со вздохом: – Большое было бедствие.
– Весной? – едва сдерживая дрожь нетерпения, спросила я.
– Зачем весной? Летом. – Тут он задумался и сказал: – Аккурат в ту ночь, когда соседский дом сгорел. Тогда и прорвало. Мамаша, покойная, все твердила: мол, беда одна не ходит.
– Я вот еще что спросить хотела, – начала я. – Ленкиного ухажера как звали?
Евгений задумался, потом ответил убежденно:
