Востроносая бабка Анна, бывшая хозяйка троюродного, утешая Настасью Филипповну, к случаю вспомнила, как пропал Митька Хорев. Его тоже долго искали, а обнаружили, когда сошел снег. Мышильда рассвирепела и грозно рыкнула:
– Где сейчас снег?
– Так выпадет, – съязвила бабка, – а потом растает. Помяните мое слово, тогда и найдем.
К этому моменту Настасья Филипповна уже лежала на ступеньках без чувств. Бабка взвизгнула:
– Ох, сердешная… – И добавила с глубоким удовлетворением: – Как переживает…
– Идем ход искать, – решительно заявила сестрица. – У меня предчувствие, что все в него упирается. Трава успела уже подсохнуть.
Максим ее поддержал – и насчет «упирается», и насчет травы, – и мы пошли.
На первый взгляд фундамент выглядел как обычно, и все-таки чувствовалось в нем что-то зловещее.
– Звук шел отсюда, – сам с собой разговаривал Макс, развернувший бурную деятельность. – А когда я посветил фонарем, он, должно быть, побежал сюда. Значит, в этой стене.
Стена казалась монолитной. Где тут может быть потайная дверь, просто в голову не лезло. Мы прощупали каждый камень по нескольку раз и уже начали нервничать.
– Но ведь где-то он есть, раз вредитель ходит, – бушевала Мышильда. Именно ее гневу мы и были обязаны своей находкой. Сестрица заехала по стене пяткой и взвыла, а потом наклонилась посмотреть, во что ее угораздило влететь этой самой пяткой, и заметила металлический штырь. Он торчал между двух камней у самой земли и был почти не виден, но сестрица его нашла и стала дергать во все стороны. После чего раздался долгожданный скрежет и отодвинулась часть фундамента, образовав небольшой лаз. Максим сунул туда голову и заявил:
– Темно. У кого-нибудь есть спички?
– Фонарь есть, – вспомнила я и бросилась к подземному ходу, где мы обнаружили мумию. Наш рюкзак все еще находился там, если, конечно, Сашка не свистнул его вместе с покойником. Правда, Макс сказал, что не свистнул, и я побежала. Конечно, про ступеньку вспомнила в последний момент, когда начала грациозно оседать на пол, но изловчилась удержаться на ногах и ничего не сломала.
Рюкзак был там, где мы его оставили, а вот сам ход изменился. В том месте, где раньше лежала мумия, зияла основательная дыра, а по всему полу валялись куски битого кирпича.
– Чудеса, – сказала я, достала фонарь и сунула его в пролом в стене, однако ничего интересного не увидела. В полутора метрах находилась еще одна стена, сложенная из огромных валунов. Я покачала головой, вздохнула и бросилась к ожидавшим меня Мышильде и Максу.
– Ты чего так долго? – проворчала сестрица.
– Там стена обвалилась, – сообщила я.
– И что? – заинтересовалась Мышильда.
– По-моему, за ней древний фундамент, возможно, двенадцатого века.
– Надо бы посмотреть, – воодушевилась сестрица, которую опять потянуло на археологию.
– Потом посмотришь, – проворчал Макс. – Давайте с этой дырой разберемся.
Он сунул в лаз голову вместе с фонарем и через пару минут сказал:
– Мама моя… – из чего мы заключили, что видит он нечто чрезвычайно интересное, и разволновались. Попасть внутрь можно было только ползком, и Макс пополз, а мы вслед за ним. Однако ход почти сразу расширился, и вскоре мы могли уже стоять, Мышильда в полный рост, а мы с Максимом согнувшись в три погибели. Как видно, предки высоким ростом не отличались. Из каменного мешка, в котором мы сейчас стояли, лучами расходились три узких прохода. Мы вошли в первый и заорали в три голоса, со стены прямо на нас смотрел пустыми глазницами череп и вроде бы ухмылялся.
– Кто это? – пролепетала Мышильда с некоторым удивлением, а я подумала, что череп на вид довольно старый и не может принадлежать никому из пропавших. Об этом я и сказала. Мышильда, вяло ответив: «Да?» – стала приглядываться к черепу, мы подошли ближе и выяснили следующее: череп вовсе не был на стене, а лежал на какой-то каменной плите в нише, и не один, а в компании таких же черепов. Мышильда торопливо их пересчитала и выяснила, что их ровно пятнадцать, после чего мы заинтересовались плитой. На ней имелась выбитая надпись, вроде бы на старославянском, но буквы были так затейливо начертаны, к тому же стерлись от времени, и разобрать удалось только слово «днесь», хотя, может, и не «днесь» вовсе.
– Точно, двенадцатый век, – ахнула Мышильда, закатила глазки и прошептала: – Находка века. Эх, пошла бы на исторический, защитила бы докторскую.
– Может, не двенадцатый, – усомнилась я, чтобы Мышильда не очень переживала из-за ошибок молодости.
– Вот увидишь, двенадцатый, – горестно покачала она головой. – Если б я была археологом, тогда бы, конечно, оказалось, что это городское кладбище, закрытое пятьдесят лет назад, а теперь точно будет двенадцатый и открытие века, только нам с того ни копейки.
– Нехорошо быть такой меркантильной, – укорил Макс, все еще пытаясь прочитать надпись. – Здесь стоял храм, а в храме чья-то гробница. Может, и не одна. Идем дальше.
Однако через несколько метров ход обрывался, может, произошел обвал, а может быть, ходы действительно пытались засыпать. Мы вернулись в каменный мешок, а потом пошли вторым коридором. Он оказался гораздо длиннее первого.
Мы шли уже минут пятнадцать, вдруг Максим остановился и стал внимательно рассматривать стены. Они того стоили, потому что это были уже не стены, а какая-то труба, и мы находились в ней. Прошли еще немного, впереди забрезжил свет, а вскоре фонарь стал вовсе не нужен. Труба заканчивалась крепкой решеткой, запертой на личину. Ключа у нас не было, потому мы довольствовались тем, что сквозь прутья поглядели на зеленую травку и вроде бы какой-то ручеек впереди. Зато звуки сюда доносились самые
