данное сестре, отравляло мои мечты. Я знала, что не смогу нарушить его, но вместе с тем была уверена: моя жизнь без Макса невозможна. Как бы я ни старалась, мне не справиться с нахлынувшими чувствами. Я с ужасом думала о том, что из этой ситуации нет выхода, а мое дальнейшее существование представлялось мне абсолютно бессмысленным. «Время лечит, – в особо тяжелые минуты утешала я себя. – Уеду в Италию и забуду его. Через год, через два, но забуду. Если не видеть человека, ничего не слышать о нем, можно справиться». Но Макс был рядом, и о том, чтобы забыть его, не могло быть и речи.
В пятницу вечером мы с Янкой сидели перед телевизором, Макс час назад уединился в своем кабинете, сказав, что ему надо немного поработать. Янка то и дело зевала и наконец ушла спать. Я решила, что и мне пора.
Проходя мимо кабинета Макса, я подумала, что будет вполне естественно, если я загляну к нему и пожелаю спокойной ночи. На самом-то деле я, конечно, искала возможность хоть ненадолго остаться с ним наедине. В течение дня это было немыслимо, сестра неотступно следовала за ним, ей, как и мне, было необходимо постоянно видеть его, разговаривать с ним.
Я робко постучала и открыла дверь. Макс сидел за столом, перед ним лежала папка с документами, он внимательно их просматривал и попросту не услышал моего стука и не заметил моего прихода.
– Я не помешала? – кашлянув, спросила я.
Он поднял голову, и что-то вроде неудовольствия появилось на его лице. Стало ясно, что я оторвала его от важного дела. Почему-то я была уверена, что он обрадуется моему приходу, и в тот момент испытала горькое разочарование.
Он поспешно собрал бумаги, закрыл папку, сунул ее в ящик письменного стола, запер его на ключ, а ключ положил в карман джинсов.
– Конечно, нет, – ответил он с улыбкой, выжидающе глядя на меня.
– Хотела пожелать тебе спокойной ночи, – не зная, что делать дальше, сообщила я.
– Спокойной ночи, – кивнул он. – Я, пожалуй, посижу еще немного.
Кивнув и выжав из себя улыбку, я быстро покинула кабинет, чувствуя, как заливаюсь краской стыда. Господи, что он обо мне подумает? Хотя особенно корить себя было не за что, ну, зашла я в кабинет, что такого? «Он, конечно, все понял, – кусая губы, бормотала я. – Понял. И не пришел в восторг от моего появления. Может, он и мой ангел-хранитель, но его чувства ко мне далеки от тех, что не дают покоя мне». Обругав себя идиоткой и вновь заливаясь краской, теперь уже от досады за свою самоуверенность, я вдруг подумала о папке. Ясно, что там какие-то документы. Но не слишком ли поспешно он убрал ее, увидев меня?
Допустим, там очень важные бумаги, но что с того, ведь я в его бумагах при всем желании ничего бы не смогла понять? Он убрал ключ в карман, носит его с собой. Неужто опасается, что я или Янка проявим любопытство? Глупость. Или не глупость? От грабителя бумаги в столе не спрячешь, значит, он опасается кого-то из нас. Вряд ли Янку, ей все документы на свете по фигу, у нее одно желание: выйти замуж за Макса или, по крайней мере, с утра до вечера любоваться его красивой физиономией. Значит, все-таки меня?
Через полчаса я вторично обозвала себя идиоткой – сначала выдумала, что Макс в меня влюблен, теперь сочинила целую историю с бумагами. Надо поменьше фантазировать и трезво смотреть на жизнь. Я твердо вознамерилась придерживаться этого похвального правила. Однако уже утром от моих намерений и следа не осталось.
Утро выдалось на редкость жаркое, поэтому часов в десять мы уже расположились возле бассейна. Макс был весел, что в последнее время случалось не часто, они с Янкой дурачились в бассейне, брызгались, гонялись друг за другом, а я сидела с приклеенной к губам улыбкой и страшно им завидовала. Вести себя естественно у меня в присутствии Макса не получалось. Наконец они угомонились и расположились в шезлонгах, а я решила, что теперь могу искупаться. Нырнула с бортика и в несколько бросков преодолела расстояние до противоположного края бассейна. Макс, устроив голову на согнутом локте, наблюдал за мной.
– Жанночка, хочешь кофе? – крикнула мне Янка, направляясь к бару.
– Лучше чай, – ответила я. Сделала еще один круг и вышла из воды.
Макс, легко поднявшись, пошел ко мне с полотенцем в руках, я прыгала на одной ноге, прижимая ладонь к уху, он приблизился сзади почти вплотную, набросил полотенце на мои плечи и легонько их сжал. Ладони заскользили по моим рукам, он наклонился, и я почувствовала дыхание на своей шее, а потом прикосновение губ, нежное, едва ощутимое, а затем точно вздох. Мне почудилось или он в самом деле произнес: «Я люблю тебя»? Я испуганно повернулась.
– Озябла? – спросил он, глядя мне в глаза.
– Нет, – покачала я головой.
Янка с подносом в руках шла к нам на цыпочках, забавно виляя бедрами.
– Прошу к столу! – звонко крикнула она.
Макс отошел от меня на шаг, и теперь в его глазах была усмешка, впрочем, и в этом я не уверена.
Весь день я пребывала в каком-то лихорадочном состоянии, мучаясь сомнениями, произнес он эти слова или я сама все придумала, и ждала от него какого-то знака. Если он все-таки их произнес, должно что-то последовать за этим? Несколько раз наши руки невзначай соприкасались, и каждый раз чувство было такое, точно меня бьет электрическим током. Иногда наши взгляды встречались, мой, испуганный, и его взгляд, настойчивый, в упор, тогда дыхание у меня перехватывало, и я всерьез опасалась, что грохнусь в обморок. Он отводил взгляд, улыбаясь, и в улыбке мне чудилась насмешка.
В общем, я в полной мере осознала смысл известного выражения «как уж на сковородке», не знаю, как чувствует себя несчастное пресмыкающееся, а я – весьма скверно. Раза два мы оказывались наедине, но на такой непродолжительный срок, что, реши Макс что-нибудь сказать мне, у него просто не было бы на это времени. За ужином я сидела, уткнувшись в тарелку, дважды роняла нож, в завершение опрокинула бокал с красным вином и поздравила себя с тем, что выгляжу распоследней дурой.
– Сегодня мы слишком много времени провели на солнце, – сидя за столом в расслабленной позе и наблюдая мои мучения, сказал Макс. – Предлагаю пораньше лечь спать.
Я скосила глаза в его сторону, рискуя заработать увечье, и пыталась решить, следует ли это считать намеком. Посуду в этом доме после гибели Карла убирала я и, заканчивая уборку, убедилась: эти двое
