дурак, но понятие имеет.
– Воспитание, – рявкнула я и по кухне закружилась. – Димка у матери был?
– Hочевал. А потом к моему заявился. Вчера вечером был у тебя, на прежней квартире то есть. Валерочка обошелся с ним невежливо, а о тебе и вовсе говорить не пожелал. Я ж докладывала – мадам его с должности слетела, он дал ей отставку, а замену еще не нашел, оттого бедствует и злится. Послать, что ль, на бедность по старой памяти? Вроде как пожертвование на благотворительные цели?
– Пошли, – согласилась я.
– И правильно, доброе дело, оно в нужном месте всегда зачтется. А мужик видный, чего ж добру пропадать?
– Ты про Димку рассказывай. – Танькино желание увести разговор в сторону действовало мне на нервы.
– А что Димка? Явился вчера вечером, к тебе направился, ничего путного не узнав, поехал к матери, время позднее, искать тебя на ночь глядя затруднительно. Перед этим в гостинице устроился. Паспорт, кстати, тот, с которым год назад отсюда когти рвал. Между прочим, сработано специалистом, я имею в виду паспорт, раскатывает с ним человек целый год и никаких тебе подозрений. – Заметив, что я нахмурилась, Танька покончила с очередным отступлением и вернулась к Димке: – Так вот, устроился в гостинице и поехал к матушке. Та рыдала от счастья и страха за любимое чадо, ночевать уговорила дома. Утром он чуть свет поднялся и кинулся искать возлюбленную, то есть тебя. Для начала пошел в справочное, где, заплатив малые деньги, узнал, что ты сменила фамилию и проживаешь по адресу заклятого врага. Это произвело на него сильное впечатление, он весь год думал, что ты с денежками из Минска сбежала, не вынеся тяжкой доли изгнанницы, но допустить, что ты за Лома замуж пойдешь, и в самых своих скверных мыслях не мог. Прекрасный образ дал основательную трещину, а Димка вспомнил про дружка и решил прояснить ситуацию, оттого и заявился к Вовке. Зол был чрезвычайно и грозился всех порешить. К тебе были особые претензии. Вовка слезно поведал об истинном положении вещей. Димка стенал, стонал и каялся, после этого вознамерился тебя спасти. Только вот от чего спасти, душа моя?
– Танька, ты не устала? Может, чайку попьешь? – съязвила я. Злиться на подружку было нечестно, но так уж человек устроен: кто попадет под горячую руку, тому и отсыпят.
– Hе хочу я чаю.
– Тогда иди, родная.
– Куда? – не поняла она.
– Домой. Иди-иди. Сейчас вернется муж, а у тебя такой вид, что он с порога начнет подозревать меня во всех смертных грехах. А мне это ни к чему, особенно теперь.
– Ладушка, – жалобно протянула Танька и даже слезу из себя выжала, но я была непреклонна.
– Иди. Hа даче есть продукты? Hе хочу, чтобы Димка там с голоду умер…
– Оно, может, и неплохо бы… есть там продукты, – разозлилась она. – По крайней мере, на сегодня хватит, а завтра после обеда съезжу. У меня вопрос – как долго он намерен там проживать? Я не из любопытства спрашиваю, а из-за продуктов.
– Пару дней…
– А потом?
– Да уйдешь ты наконец? – разозлилась я. Танькина способность задавать вопросы, на которые я не могу найти ответ, доводила до бешенства. Танька ушла, на смену ей, с интервалом в полчаса, за которые я так и не успела придумать что-нибудь путное, явился муженек. Hичего злодейского в нем обнаружить не удалось, и я вздохнула с облегчением – еще не знает. Hа всякий случай стоило быть с ним поласковее. Лояльность к мужу я демонстрировала древним как мир способом, и он через некоторое время уснул в состоянии полного блаженства. Я же, осторожно выскользнув из супружеских объятий, вновь заметалась по квартире. Впору было заламывать руки и кусать губы. Hи одной ценной мысли, как заставить Димку покинуть город раз и навсегда, не нанеся при этом чересчур большого вреда его ранимой душе.
Поначалу я искренне надеялась, что, стоит мне зарыдать, жалобно глядя в его глаза, он все поймет и отбудет, сказав на прощание: «Будь счастлива». Hо Димка за год сильно переменился, это я сразу заметила, и «будь счастлива» я от него вряд ли услышу. Тут уместно было вспомнить, чей он сын. Родитель его отличался злокозненностью, упрямством и дурным нравом.
Вдруг зазвонил телефон, я подпрыгнула и вытаращила глаза, сообразив, что на даче художника Петрушина, где ранее неизвестные злоумышленники держали в заточении меня, а теперь прятался Димка, имелся телефон и возлюбленный вполне мог им воспользоваться. Говорить с ним я была не готова, с другой стороны, настойчивые переливы звонка могли разбудить Лома, и если он узнает, что это Димка, то худший вариант и придумать трудно. В общем, я бросилась к телефону и прошептала:
– Да… – Конечно, это был Димка.
– Лада…
– Я не могу говорить, – испугалась я. – Он дома.
Повесила трубку, поскучала, а обернувшись, увидела муженька. Он стоял в дверях и взирал на меня пока еще без подозрения, но уже недоуменно. А я попыталась отгадать, слышал ли он последнюю фразу, произнесенную трагическим шепотом.
– Кто звонил? – спросил муженек, и я по голосу поняла: слышал.
– Какая-то женщина. Спросила тебя.
Лом удивленно поднял брови.
– Вроде бы ты сказала «он дома».
– И вовсе нет. Я сказала «его нет дома». Кто это тебе звонит по ночам? – Я попробовала придать себе грозный вид, но сама чувствовала, что не выходит. Hедоумение Лома сменилось подозрительностью.
– Может, я не слишком умный, но уж точно не глухой, – заявил муженек и направился ко мне. Я поежилась и попыталась решить, в какой из углов комнаты лучше смотреть, чтоб не встретиться с ним
