С большой осторожностью мы покинули больницу. Разговаривать не хотелось, я хмурилась, молчала, а Денис сидел тихо, отнесясь с пониманием к моему душевному состоянию.
Денис смотрел телевизор, а я таращилась в потолок. Шел второй час ночи, но про педагогику я опять забыла, поэтому ребенок не спал и порядка в доме не было никакого.
«Ничего я не могу, – отчаянно подумала я, глядя на проходящего мимо Дениса, тот сновал в кухню и таскал печенье. – Испортит зубы или желудок».
«Конечно, испортит, – съязвил внутренний голос. – Ты ведь об ужине не позаботилась, а мальчишка есть хочет».
Я всерьез подумала: может, встать и, к примеру, пожарить картошки? Тут в комнату заглянул Денис и сказал почему-то шепотом:
– Саш, телефон.
Я не сразу сообразила, о чем он, и, выглянув в прихожую, покосилась на аппарат, тот молчал, как рыба, а Денис добавил еще тише:
– Тот, из машины.
Господи, я ж про него забыла… Голос я узнала сразу, он весело меня поприветствовал, а я ответила:
– Здравствуй, Татарин. Роскошные подарки делаешь? Сотовый денег стоит.
– Пользуйся, пока я добрый. Интересно поболтать с тобой иногда.
– Как дела? Как твои хозяева? Не боишься, что на днях без работы останешься?
– Работы вагон. Мне еще с тобой встретиться надо, сучка. И с маленьким противным ублюдком. Передай ему, он опять осиротел, тетка, или кто она ему там, в ящик сыграла. Подохла, одним словом. А с ней еще три дуры. Рот разевали не по делу, теперь тихие лежат. Я звонил час назад, хотел, чтоб щенок послушал, тут забавно было, очень ваша Верка верещала… Слышишь, деточка, с тобой будет еще веселей… – Он засмеялся, а во мне вдруг что-то оборвалось. Наверное, именно в ту минуту я и спятила окончательно. Денис стоял, странно вытянувшись, длинненький, худой, с поджатыми у груди руками, и очень походил на суслика. Глаза, огромные на узком лице, округлились от ужаса, веко дергалось, а губы, почти белые, мелко дрожали.
– Слушай, Татарин, – с поразившим меня спокойствием, сказала я, – ты очень заблуждаешься. Это не ты охотишься за нами, это я охочусь за тобой.
– Не пугай меня, пожалуйста, – захныкал он. – Мне так страшно. – На этом разговор закончился.
– Саша, он Верку убил, да? – спросил Денис.
Я сняла телефонную трубку и набрала номер сауны. Мне ответил мужской голос.
– Будьте добры Любу, – попросила я.
– Кто ее спрашивает?
– Подруга.
– Девушка, здесь несчастье, четыре женских трупа, личности выясняются… – Дослушивать я не стала, посмотрела в стену и сказала:
– Все, сволочь, ты допрыгался…
Денис, стоя рядом, ухватил меня за локоть и позвал:
– Саш…
– Так, – я тряхнула головой, напомнив себе: я не одна, со мной ребенок.
– Денис, быстро собери еды, воды побольше в пластиковых бутылках. Сможешь?
– Ага. – Он кинулся в кухню. Я проверила оружие, собрала сумку, прихватила два одеяла, сборы мы закончили одновременно. Денис перестал дрожать, только был землисто-бледен. – В машину? – прошептал он.
– Нет, на чердак.
Мы тихо вышли, я впереди, он с сумками за мной. Дверь я захлопнула, а потом, лишив себя некоторого количества волос, в четырех местах ловко приделала их к двери и вслед за Денисом стала подниматься на чердак. О том, что замок на чердачной двери открывается при помощи обыкновенной проволоки, Денис узнал еще в первый день нашего заселения в этот дом. Чердаком, как видно, никогда не пользовались. Горький опыт кое-чему научил, и теперь у нас был фонарик. Я нашла старое ведро и еще какую-то жестянку и на всякий случай пристроила их возле двери. Потом мы прошли в глубь чердака и устроились возле стены, соорудив себе лежбище из одеяла и двух маленьких подушек.
– Сейчас тепло и дождя нет, – заметил Денис, поглядывая на меня как-то неуверенно, – не замерзнем. А есть можно печенье. Правда?
– Правда, – кивнула я. – Ложись и постарайся уснуть.
– А ты?
– Я подожду. Вдруг эти появятся.
– Думаешь, Верка им сказала, где мы?
– И такое возможно, – как можно мягче ответила я. – Спи и не бойся.
– Может, поговорить с тобой, а?
– Не надо. Я не усну.
