Земфира расположилась в комнате, которая когда-то была детской, а теперь стала чем-то вроде кабинета папулиной подруги. Плотные шторы на окнах, не пропускающие дневного света, стены сплошь покрыты коврами, на полу подушки, подставка с магическим кристаллом, сосуды для ароматических палочек и маска неизвестного божества довольно свирепого вида.
– Свет включи, – сказала Земфира. Я включила люстру, а она пожаловалась: – До чего баба бестолковая попалась, не чаяла от нее отделаться, все ей расскажи да объясни. Нет у людей фантазии, работаешь без удовольствия.
Я сочувственно кивнула, усаживаясь на парчовую подушку. Земфира – тучная дама в цветастом широком балахоне, в черном парике с волосами до пола, с повязкой на лбу – походила на упитанного индейца. Впрочем, даже в таком виде она казалась мне симпатичной круглолицей толстушкой со смеющимися глазами.
– Как дела? – спросила Земфира, по привычке уставившись в магический кристалл.
– Плохо, – ответила я.
– Мужик в шляпе и плаще? – вздохнула Земфира. Я приподнялась и на всякий случай уставилась в магический кристалл. – Не дури, – осадила меня папулина подруга, – мне сегодня бабка звонила.
– А-а, – успокоилась я, устраиваясь на подушке.
– Папулю опять похитили инопланетяне, – вновь вздохнула Земфира. – Утром Михалыч прибегал за выкупом.
– Много просил?
– Сто пятьдесят рублей.
– Значит, папа не надолго в отключке…
– Хочешь с ним поговорить?
– Если за выкупом прибегали сегодня, вряд ли получится.
– Почему? – обиделась за папулю Земфира. – Может, повезет, и папа придет в себя.
– Может, – неохотно согласилась я. – Давай я тебе все расскажу?
– Давай, – кивнула Земфира.
Ну я ей тут же все рассказала: и про вечеринку, и про Шляпу, и про его труп в багажнике.
– Папе этот белесый не понравился, – закивала Земфира, выслушав меня. – Он вернулся с вечеринки и первым делом сказал: «Василисе он не пара. Прохвост, а может, и похуже». Ты знаешь, как папа видит людей. У него дар. И если папа говорит «прохвост», значит, парень еще хуже.
– И чего? – почесала я нос.
– Пусть сам со своим трупом разбирается, а ты не лезь. Не твое это дело. Не ты его туда запихала, не тебе о нем беспокоиться.
– А милиция? – охнула я. При слове «милиция» Земфира непроизвольно поморщилась.
– А на этих вообще наплевать.
– Но ведь человека убили… может быть… или он сам умер.
– Он что тебе, родственник?
– Нет.
– Ну и чего ты о нем хлопочешь? Конечно, это вопрос морально-этический… С таким вопросом непременно надо обратиться к папе, но я, со своей стороны, очень бы рекомендовала никуда не лезть. И бабке скажи, чтоб сидела тихо, не ровен час… – Земфира в досаде махнула рукой, поднялась, стащила с себя парик с повязкой и позвала: – Пойдем сожрем чего-нибудь.
– Я голубцы ела.
– Понравились?
– Очень.
– Слава богу. Ну не хочешь есть, так чаю попьем. У меня клиент через час по записи, времени достаточно.
Мы пили с Земфирой чай и вели неспешную беседу. Пить чай Земфира предпочитала в гостиной, сидя в мягком кресле перед антикварным столиком на гнутых ножках.
– Вчера к папе какой-то хмырь приходил, – сообщила она, – но не застал. И со мной долго беседовал.
– Чего хотел?
– Филонова, – вздохнула Земфира. – Предлагал большие деньги.
Я перевела взгляд на картину, которая висела напротив. Разобрать, что там изображено на ней, было затруднительно. Правда, в этом смысле она мало чем отличалась от папиных картин, висящих по соседству, но чтоб отличие все же было, папа для бестолковых написал фломастером на раме: «Филонов», и картина стала выделяться.
– Я беспокоюсь, – робко продолжила Земфира. – Не хочу критиковать папу, но боюсь, как бы нас не ограбили.
Если честно, я тоже беспокоилась, папуля налево-направо распространялся о том, что у него в гостиной висит шедевр стоимостью в несколько тысяч долларов. Вполне мог найтись олух, который в это поверит. Если учесть, что жизнь уголовников папуля изучал не зря и в их среде у него осталось много знакомых,
