– Васена, – ворчливо позвала она, – куда это мой побежал? – Я дипломатично пожала плечами, а Валька продолжила: – Пошто ему деньги дала? Ведь третий день пьют, и уже до чертей дело дошло. Мой-то вчера в одних трусах по двору носился, а папа ходил по карнизу, бил в какой-то барабан и выл так, что все собаки попрятались. Надо им это запретить. И в трусах ни к чему, а по карнизу опасно. Ну как свалится?
– Это не барабан, – постаралась объяснить я. – Это специальное приспособление для вызывания духов. И выл папа с той же целью, а по карнизу ходил, потому что так к духам ближе. Вы особо не беспокойтесь, я раньше тоже волновалась, а потом привыкла.
– А если все-таки свалится? – вздохнула Валька. – Ведь пятый этаж… А мой-то в трусах тоже духов вызывал? – спросила она с сомнением.
– Не знаю, – честно ответила я. – Спрошу у папы.
– Запрети ему пить. Ведь человек-то умный, и видно, что очень грамотный, а целыми днями болтается со всякой шушерой. Хоть моего возьми, ну о чем твоему отцу с ним говорить?
– Он жизнь изучает, – пожала я плечами.
– Добром это не кончится, вот помяни мое слово… – Валька с треском закрыла окно, а я продолжила путь, мысленно пожелав ей подавиться. «Вот каркуша, – думала я, начиная беспокоиться. – Добром не кончится… Лучше б о своем добре думала. А папе и вправду надо завязать по карнизам шастать, и собак пугать ни к чему, еще в милицию заберут».
Я вошла в подъезд и стала спускаться по крутой лестнице вниз, здесь меня и нагнал Михалыч. Гастроном был в трех шагах, а беседа с Валькой меня задержала, так что он успел обернуться за это время. В руках Михалыч держал две бутылки водки, а лицо его излучало нечто подозрительно похожее на блаженство или предвкушение оного.
– Вот и я, – сообщил он, с трудом протиснулся между мной и стенкой, выкрашенной в синий цвет, рискуя бутылками, потому что лестница была узкой, забежал вперед, пнув дверь, распахнул ее и сказал: – Проходи, Васена, папа на своем месте.
И в самом деле, папа возлежал на длинных нарах у стены напротив. Босой и в балахоне из мешковины. Вид портили только джинсы, голубые с вытертыми коленями, они придавали папе вид хиппи, так же как и длинные волосы, заплетенные в косу с алой лентой. Красный кружок над переносицей, слегка смазанный, придавал его облику что-то таинственное. Любой человек, взглянув на папу, начинал теряться в догадках: кто перед ним?
Я приблизилась и заглянула папе в лицо. Красивое, без намека на возраст, оно казалось отрешенным и сосредоточенным. Папа вроде бы не дышал и вообще не подавал признаков жизни.
– В астрале, – с уважением заметил Михалыч, вслед за мной обратив взор к папулиной физиономии. – Но ничего… Очнется папа, а у нас уже все готово.
– Папуля, – позвала я, устраиваясь на нарах, – это я, Василиса. Дело у меня. Если ты недалеко, откликнись.
Папа не ответил. Между тем Михалыч устроился за столом, потосковал немного и сказал застенчиво:
– Я уж папу-то ждать не буду, выпью маленько, очень у меня сегодня давление расшалилось. – Он налил в кружку водки. При звуках льющейся жидкости папа неожиданно пришел в себя, поднял руку и ткнул ею в направлении стола. Михалыч торопливо приблизился с кружкой, и папа выпил, не открывая глаз. Голова его со стуком опустилась на нары, и папуля позвал:
– Василиса…
– Чего, пап? – откликнулась я.
– Папа все знает. Ни во что не вмешивайся. Поняла?
– Поняла.
– Вот и отлично. А теперь иди. У меня контакт.
– Хорошо, папа. Спасибо, папа, – сказала я, направляясь к двери.
– Великий человек, – прошептал Михалыч, благоговейно прижимая кружку к груди. – Все обозревает. Слушай отца, Васена. Величайшего ума человек. Повезло тебе с отцом.
– Это точно, – согласилась я и покинула подвал.
Можно было вернуться к Земфире и съесть еще голубцов, но у нее по воскресеньям всегда полно клиентов, и отрывать ее от дел не хотелось. Погода была хоть и солнечная, но прохладная, и на речку ехать не стоило. В общем, я немного постояла на углу и не торопясь отправилась домой, пиная пивную банку, подвернувшуюся под ноги.
«Если папа сказал «не вмешивайся», значит, нечего и соваться», – с удовлетворением думала я. Но судьба решила иначе. То есть в тот день судьба конкретно еще ничего не решила, по крайней мере, мне об этом не сигнализировала, но кое-какие симптомы, говоря по совести, уже были.
Ободренная папулиным советом, я вернулась домой и занялась приготовлением борща. Я люблю борщ и готовлю его в большой кастрюле, чтобы хватило на неделю. В будни времени на готовку нет, а борщ спешки не терпит. Я варила борщ, совершенно игнорируя заинтересованные взгляды соседей. Юрик сидел на кухне как приклеенный, то напевал что-то невразумительное, то поглядывал в окно, а Варвара сновала туда-сюда. Наконец, устав от моего гробового молчания, она спросила:
– У папы была?
– Была, – ответила я.
– Советовались?
– Конечно. Папуля сказал: «Ни во что не вмешивайся».
– И правильно сказал, – косясь на бабку, приподнялся со стула Юрик. – Не наше дело, и все… А джип-то еще стоит, и вообще…
