– Что ты привязалась к человеку? – обиделся за родственника Стасик, но Ирка вновь неодобрительно покачала головой:
– Не похож. Он на жулика похож… точно, тот тоже в тельняшке.
– Чего ты выдумываешь? – косясь на меня, спросил Стасик. – Какие жулики?
– А те самые, – возвысила Ирка голос, – которые тебя подбивали квартиру ограбить.
– Так тот не в тельняшке, на нем куртка была, джинсовая.
– Может, и была, – задумалась Ирка и упрямо повторила: – А под ней тельняшка. – В этом месте она обвела глазами стол и вдруг заревела. – Значит, ограбил художника? Ах ты, дурак, я ли тебе не говорила, не лезь, чучело лесное, уж сиди возле меня. Какой из тебя грабитель? Ведь в тот же день заметут.
– Да никого я не грабил, – заорал Стасик так, что Ирка жалобно икнула, а родственник от неожиданности качнулся и упал со стула. Стасик кинулся поднимать его, а Ирка заплакала еще горше. Усадив родственника за стол, Стасик торопливо разлил водку, плеснул Ирке красного и сказал:
– За знакомство.
Ирка терла глаза кулаком и повторяла: «Посадят». Я сделала вид, что отхлебнула из чашки и поставила ее на стол.
– Угомонись ты, – потряс Стасик сожительницу за плечо. – Никого я не грабил. Вот тебе крест. И не собираюсь. С этими художниками только свяжись, придешь, а там квартира на сигнализации. – Упоминание о художнике почему-то насторожило меня.
– Кого ограбить-то хотели? – поинтересовалась я.
– Художника, – отозвалась Ирка. – О-очень известный. Не квартира, а музей.
– Как будто ты видела, – презрительно бросил Стасик и охотно принялся меня просвещать: – Дня четыре назад пасусь я у гастронома. Ну, встретил дружков, присели на ящиках о жизни поговорить. Вдруг подходит к нам мужик и с ходу дает стольник. Мы – что, мол, да как, а он – купите, мужики, бутылку, поговорим. Ну выпили, а он и заявляет: дело, говорит, есть. Выгодное. Тут, говорит, неподалеку один художник живет, а у него картина. По виду мазня мазней, но дуракам нравится. И будто есть в городе такой человек, который за эту самую мазню готов дать две тысячи. Ну, мы послушали, покивали, а он опять про эту картину. Вроде художник выпить не дурак, а как напьется, так у него начисто отшибает память. У него, говорит, хоть всю квартиру выноси, не заметит. Одно плохо, живет с бабой, а та ужас какая злобная и всегда дома. Еще художник этот очень любит с простыми людьми знакомиться. И вроде нам проще пареной репы с ним сойтись, а когда в квартире бабы его не будет, картину стибрить. Говорил, пара пустяков.
– Ага, – вновь очнулась Ирка, – не успеешь оглянуться, и уже в тюрьме.
– Ты ее не слушай, – обиделся Стасик, обращаясь исключительно ко мне. – Ты меня слушай. Ну, поговорили, на следующий день он опять пришел, чтоб художника этого показать.
– Показал? – подала я голос, питая самые худшие подозрения, и они, конечно, оправдались.
– Показал. Гастроном на Спасской знаешь? Вот пришли туда, а этот, в джинсовой куртке, с нами не пошел, на машине отправился, в ней и сидел, пока художник не появился. Вот, скажу тебе, человек. Как мыслит. Мы его больше часа слушали… Серега даже заплакал… Разве можно такого человека грабить? Он с этим… мировым разумом запросто. На любой вопрос ответ знает, а объясняет так толково, куда твоему профессору. Я, конечно, сейчас уже не вспомню, о чем он там говорил, но ясное дело: гениальный человек.
– Это папа, – вздохнула я.
– Что? – не понял Стасик.
– Ничего, – вздохнула я повторно.
Стало ясно: папины разговоры о Филонове не прошли даром, какой-то дурак решил его ограбить. Лично я совсем не против, чтоб шедевр с надписью красным фломастером раз и навсегда исчез из нашей гостиной, но против ограбления категорически возражаю. Во-первых, это напугает Земфиру, во-вторых, не понравится папе. Мало мне своих бед, так теперь еще и это.
Но действительность оказалась даже хуже, чем я могла предположить. Стасик продолжил рассказ, и я узнала: благородные алкоголики наотрез отказались грабить моего гениального папулю, даже вознамерились предупредить его о вражьих кознях и с этой целью решили отыскать его, но папа, сверкнув ярким метеором возле гастронома, исчез, и следы его затерялись.
Тогда хитрый Стасик для видимости согласился и выпытал у джинсового, где этот художник живет. Тот сказал, и Стасик отправился по указанному адресу, но джинсовый оказался еще хитрее и проследил за ним, а застукав возле дома, принялся грозить: мол, если Стасик затеял прибрать к рукам картину, так лучше ему в это дело не лезть, потому что оно ему не по зубам, ибо вокруг одни акулы и они слопают его за милую душу. За квартирой художника давно следят, и прочее в том же духе… В общем, насмерть перепуганный Стасик не чаял унести оттуда ноги.
«Ничего себе, – горевала я, разглядывая пол. – Я-то думала, что надо выручать меня, оказывается, выручать надо папу. Если все хотя бы наполовину так плохо, как поведал Стасик, папе пора заводить личного телохранителя и ставить квартиру на сигнализацию».
Пока я размышляла, Стасик допил бутылку и уснул, еще раньше уснула Ирка, а Кирюха опять свалился со стула, но в этот раз поднимать его никто не спешил. Я встала, прихватила сумку и побежала к Земфире: по всему выходило, что дело срочное и до утра никак не терпит.
Когда я подошла к дому, где жил папуля, забрезжил рассвет. Я робко позвонила, и Земфира открыла почти сразу, точно поджидала меня.
– Папа еще не вернулся, – сказала она со вздохом.
– Может, это и хорошо, – вслух подумала я.
Земфира оглядела меня критическим взглядом и заявила:
– Быстро в ванную. Потом спать.
