– Горло перерезали. Страсть. Что творится… Уйду я, наверное, из ресторана. Мамка правду говорит, не доведет такая работа до добра. И денег никаких не надо. Вот мой Сашка, сулил мне златые горы, домик, говорит, у меня на родине купим, чтоб сирень под окном, чтоб соловей пел… Вот ему теперь соловей на кладбище и поет. – Людка заревела, размазывая ладонью слезы по лицу. – А ты когда на работу думаешь? – спросила она, немного успокоившись.
– Уезжаю в Сибирь. Родственники у меня там. Может, устроюсь.
– Правильно. Подальше отсюда. А про тебя спрашивали, менты приходили, я еще с ними ругалась, оставьте, говорю, человека в покое. Ну и из наших многие интересовались. Девки болтали, мол, ты из-за Зойки сбежала. У той, мол, крыша поехала, а Лийка в бега припустилась, чтоб ее ни за что ни про что опять не упекли, а Юрка Ворона сказал, ты с этим мужиком, ну… у того, что шрам на лице…
– Ты мне вот что скажи, – перебила я ее. – В ресторане не первый год работаешь и всех знаешь… Что у Зинки за хахаль?
– У буфетчицы? Так у нее их с десяток. Она баба железная, у нее не забалуешь, кулаком не махнешь, мигом за дверь выставит. Это я… – Людка шмыгнула носом. – Мы с ней не больно ладили, я у нее Сашку отбила, знала бы… ой, ладно, о покойниках плохо не говорят. Зинка быстро утешилась, Хурму пригрела. Ты его помнить должна, он с Ванькой хороводился, морда круглая такая, все время красная, точно его кипятком ошпарили. Они сидели вместе.
– Кто?
– Ванька, Хурма и Сашка мой. Сашка первый освободился, у него здесь родственники, тетка с сестрой, а сам он с Украины. За ним – Ванька, а уж к ним уже и Хурма нарисовался.
– Как его по-человечески зовут?
– Вроде Витькой. Да черт его знает, Хурма и Хурма.
– И где он сейчас?
– Откуда ж мне знать? Давно что-то не видно. Он в ресторан ходить перестал еще до того скандала. Помнишь, когда нам всем Еремей допрос учинил?
– Помню.
– Зинка говорила, к родным подался, он тоже с Украины.
– А сама-то Зинка как? Работает?
– Не-а. С ногой чего-то. У матери живет. Звонила на днях, Максим орал: уволю, ну и она в сердцах: увольняй, что ж мне, говорит, на одной ноге по твоему кабаку прыгать?
– Где ее мать живет?
– Зинкина? В районе… Городишко какой-то паршивенький, не помню. А чего тебе?
– Так, интересно.
– Мать ей несколько раз звонила в ресторан, знаю, что город в нашей области, а какой точно, не припомню.
– Значит, говоришь, Сашка твой с Ванькой да Зинкиным Витькой дружбу водил. А за что сидел твой Сашка?
– А то не знаешь?
– Откуда мне знать?
– Руки у него золотые… были. Специалист… по сейфам.
– Здорово. И он с одним дружком теперь на кладбище, а другой в бегах. И Зинка на работу не торопится…
– Так ведь нога у нее…
– Нога – это серьезно. – Я подозвала официантку и расплатилась.
– Уходишь? – загрустила Людка. – А то посидим еще, у меня выходной.
– Извини, важная встреча.
– А-а… ну ладно… Заходи. Хоть в ресторан, хоть ко мне в гости.
– Спасибо. Обязательно.
Я зашагала по улице, торопясь покинуть это место. После разговора с Людкой кое-какие намеки дяди Миши стали мне понятны. Я была полной идиоткой, искала какой-то заговор, а все так просто, если, конечно, вспыхнувшая во мне догадка верна. Следовало ее проверить. Я остановила такси и поехала на квартиру к Зинке, улица и номер дома были мне известны, она называла адрес таксисту, и я его запомнила. Найти квартиру труда не составит.
Я вошла в подъезд и позвонила в квартиру под номером один. Открыл мне старичок лет семидесяти, бодренький и приветливо улыбающийся, а я спросила его исключительно вежливо:
– Не подскажете, в какой квартире Лапина живет, Зинаида:
– Не слышал про такую. У нас в подъезде точно нет. Если только в соседнем. Там в двух квартирах новые жильцы…
В другом подъезде мне повезло больше. Молодая женщина на мой вопрос кивнула головой на второй этаж и поинтересовалась:
– Это та, что в ресторане работает?
– Да.
