Я села на диван и наткнулась взглядом на скомканные колготки, которые не только не надели, но и забыли прихватить. Я отвела от них взгляд, пытаясь сделать вид, что не заметила их, но Тагаев колготки уже увидел, подошел и выбросил за дверь. Не скажу что со злостью, но с некоторым раздражением. Потом он сел и уставился на меня, точно я была во всем виновата.
– Извини, что не вовремя, – сказала я с улыбкой. – Колготки мне не мешали.
– Заткнись, – попросил он с печалью.
– Я же извинилась. И вообще, чего ты злишься? Мог бы не открывать. Я еще немного бы попинала ногой твою дверь и ушла. А в том, что ты успешно соединяешь приятное с полезным в рабочее время, я не вижу ничего плохого.
– Не трудись, я уже понял, что ты хочешь сказать. Звучать это должно примерно так: «Мне по фигу, с кем ты трахаешься». Точно?
– Ну… – развела я руками.
– Спасибо, что еще раз напомнила, как я тебе безразличен.
– Хочешь, устрою сцену ревности? Разобью посуду на кухне, выцарапаю твоей девке глаза. Только скажи, внутренне я всегда готова. Могу заехать тебе в челюсть, хотя не жалую экстремальные развлечения.
– Заедь, – кивнул Тагаев, глядя на меня с непонятным выражением.
– Это в том смысле, что мало мне не покажется? Так я тебе на слово верю.
– Заедь и узнаешь.
– Нет уж, что-то не хочется. Пожалуй, я прощу тебе твои маленькие шалости.
– Лучше не надо.
– Кончай злиться, а? – попросила я исключительно миролюбиво. – Надеюсь, ты не думал всерьез, что я считаю, будто ты проводишь время в посте и молитве. Или есть еще причина злиться на меня, кроме забытых барышней колготок? Кстати, – решила я сменить тему, – на площади грандиозное шоу с фейерверком. Очень впечатляет.
Тимур махнул рукой, давая понять, что это ерунда, по крайней мере, обсуждать сие он не намерен.
– Ты зачем приехала? – сурово спросил он.
– Поговорить. Но вижу, что ты не в настроении.
– И о чем ты собиралась поговорить?
– О Светлане, – вздохнула я.
– О ней уже говорили.
– Точно. Но ты тогда кое-что забыл.
– Да? – Он усмехнулся.
– Да. Светлана показывала тебе фотографию.
– И что?
– Очень бы хотелось знать, что это за фотография. – Я была уверена, что он выдаст мне ту же историю, которой Светлана попотчевала Никитина: мол, у подруги приятель и все такое… Но Тагаев удивил меня, он с усмешкой помалкивал и отвечать явно не собирался. Ни усмешка, ни его взгляд мне не понравились. Было в них что-то, отчего волосы начинали подниматься дыбом. Хорошо, что прическа у меня пышная, не то беда.
– Дед пустил тебя по следу, – вдруг изрек он. – Дурака свалял. Правда, пока он об этом не знает.
– Обожаю загадки, но те, что попроще. Вот сейчас, к примеру, ты что сказал?
– Старую истину: иногда, копая яму другому, очень легко угодить в нее самому.
– Ты о себе или моем старшем друге? – Я вздохнула и заговорила серьезно. – Тимур, мне казалось, что мы вполне способны найти общий язык. В конце концов, мы друзья…
– Что? – спросил он, улыбнулся, а потом рассмеялся так задорно и весело, что я бы тоже засмеялась, если бы способна была обнаружить в своих словах хоть что-нибудь смешное. – Мы с тобой друзья? – продолжал он веселиться. – Ты хоть соображаешь, что говоришь?
– Если честно, я тебя считала другом. До сего момента точно считала, а теперь гадаю, чем умудрилась насолить тебе, раз ты занес меня в черный список?
– Ах, Детка, Детка, – хохотнул он. – Это мы-то друзья? Ты у меня заноза в заднице, мой ночной кошмар. Пристрелил бы тебя, да жить без тебя не могу.
– Не преувеличивай, – попыталась я воздействовать на него добрым словом. – Живешь, и неплохо. С эрекцией, уверена, тоже все в порядке.
Он подхватил со стола пресс-папье, неизвестно с какой целью приобретенное в антикварном магазине, и запустил в меня, но промазал, потому что я предусмотрительно залегла на диване. Сашка высунулся из сумки, с интересом наблюдая за нами и пытаясь сообразить, что за охота пришла нам дурачиться. Я подняла пресс-папье и вернула его на стол.
– Веди себя прилично.
– Пошла вон, – спокойно сказал Тагаев.
– Ладно, я все поняла. Я не ответила на твою любовь, и теперь ты копаешь под Деда, то есть просто мелко пакостишь под дверью. Это плохая идея. Мне все равно, задержится он в своем кресле или нет, а ему не все равно. Он без всего этого дерьма жить не сможет. Не буду говорить, что он мне отец родной. С
