Григория Петровича служил, умер он два года назад от инфаркта. Григорий Петрович тогда с похоронами им помог и памятник на свои деньги поставил, и теперь про семью не забыл. И такой человек, по-вашему, родную дочь в завещании не упомянет? Чепуха. Ни о какой дочери Юле он слыхом не слыхивал.
– Возможен и такой вариант, – пожала я плечами. – Бывает, что мужчины даже не подозревают о том, что у них растет ребенок, – я невольно усмехнулась, произнося эти слова.
– Ага. Он не знал, а она после его смерти тут как тут. Жулики и аферисты. И она, и папаша ее.
– Юля вам не нравится? – улыбнулась я, Екатерина Владимировна нахмурилась.
– А чего в ней хорошего, чтоб нравиться? Ни ума, ни красоты, а такое из себя гнет. Ты, говорит мне, прислуга, вот и помалкивай и в комнате убрать не забудь. За девять лет я от хозяев ничего подобного не слышала, всегда уважительно, по имени-отчеству, и я свое место знаю, куда не просят – не лезу, но и указывать мне нечего, особенно такой, как она. Жениха себе нашла. Торгаша с рынка, страшенный, и ей, считай, в отцы годится. Ну не дура ли? Она к нему шастает, а мне от хозяйки неприятность. Вышло так, что вроде я ключи потеряла, а я знаю, что их Юлька брала.
– Какие ключи? – вновь насторожилась я, беседа становилась все интереснее.
– От калитки. У нас сзади калитка есть, пользуются ею редко, в основном мусор вывозят. Ключ внизу висел. А тут машина приехала, землю под цветы привезли, а ключей нет. Пришлось ее от ворот на клумбы таскать. Где ключ? Я калиткой пользуюсь, значит, я и потеряла. Спорить я не стала, но точно знаю, что ключ Юлька брала. Окна ее комнаты в сад выходят, так она в окно вылезет и через калитку на улицу, это чтоб никто не знал, что она со своим рыночным болтается. Ночи напролет где-то бродит, непутевая. Но ничего, я ее сослежу. Сбежит, а я калитку на засов, и пусть до утра на пороге сидит или среди ночи Нину будит, тогда та узнает, чем Юлька по ночам занимается. И днем моду взяла, музыку включит, вроде она в комнате у себя, а сама через калитку к папаше. Конспирацию соблюдает. Говорю, у Юльки ключ, глаза б мои ее не видели.
– А сегодня Юля с утра была дома?
– Кто ее знает. Вроде дома, музыка орала. Нина ее беспокоить не велит, не моги в комнату войти, когда эта принцесса там. Принцесса, а замашки как у уличной девки.
– Вы сегодня за покупками ездили?
– Да. Как всегда.
– На автобусе?
– Что вы, я с Павликом, это водитель наш. Сама Нина Константиновна машину не водит, вот он у нас с тех пор, как Иван Демьянович помер. Работы у него немного, он еще и по дому помогает, лампочку там поменять или починить чего… хороший парень.
– Когда вы вернулись, Юля дома была?
– Музыка орала. Хозяйка в ванной. Она, бывает, по часу лежит. Вода ее успокаивает. Потом Юлька ушла, я в окно видела. С кухни калитку хорошо видно.
– Она через центральную калитку вышла?
– Да. Но за угол свернула, вроде как к парку пошла или к остановке, так ближе.
Юля отправилась в сквер, но задней калиткой не воспользовалась, хотя, если верить Екатерине Владимировне, ключ был у нее.
– А как девушки между собой уживаются? – спросила я.
– Лена с Юлькой? Да никак. Нина Юльку дочке навязывает, и та, конечно, матери не перечит, только подруги из них… – она махнула рукой и отвернулась.
– А где сейчас Лена?
– К подруге уехала. Думаю, от Юльки сбежала. Осточертела она ей, а родная мать вроде ничего не замечает и знай свое твердит: «Лена, возьми с собой Юлю». Если так дальше пойдет, ребенок и вовсе из дома сбежит. Я хотела за Лену вступиться, только ведь скажут: не твое дело. А душа вся изболелась. Я ведь ее с каких пор знаю… – Екатерина Владимировна приподняла руку от пола на полметра, что должно было означать, что Лену она знает едва ли не с пеленок.
– У родителей с Леной никогда проблем не было?
– Нет. Она учится хорошо, музыкой занимается и, вообще, воспитанная. Знает, когда сказать, а когда промолчать. Конечно, всякое бывало, года три назад у соседской машины стекло разбила. Сосед собаку сбил, дворняжку, жила тут на общих хлебах, и чего ее сосед невзлюбил… Сбил вроде нечаянно, но все равно получилось, что нарочно. Лена взяла дубину такую здоровую, забыла, как называется…
– Бейсбольную биту?
– Точно. Ну и по стеклу ему. Конечно, скандал страшный, Григорий Петрович, покойный, с ней тогда очень строго говорил. Ты, сказал, так поступила, потому что уверена, я деньги заплачу и ничего тебе не будет, а это, сказал, низко. Лена тогда долго плакала, я ее утешала, потому что правильно она сделала, если по-честному, и отец, я уверена, так же думал. А то, что отругал, так это само собой… Ленка с Юлькой – небо и земля – никогда не подружатся, – скороговоркой закончила она, потому что мы как раз въезжали во двор дома, где она жила.
Мы простились, и я опять задумалась. Теоретически и Юля, и сама Нина могли покинуть дом незаметно. Вот только причин им убивать Бокова я не вижу. Юле он отец, хотя, возможно, и не родной, но, безусловно, пекущийся о ее благе. Что касается Нины… допустим, Боков ее все-таки шантажировал, но ее забота о Юле этому противоречит. Женщина боится, что подозрение падет на ее псевдоплемянницу. Конечно, больше всего меня беспокоит, где сейчас Лена. Очень может быть, ей угрожает опасность. Но где ее искать, я понятия не имею. Я уверена, что менты справились бы с этим не в пример лучше, но, похоже, о милиции Нина и слышать не желает. Значит, стоит попытаться найти Юлю, чтобы задать ей несколько вопросов, в том числе и о том, где может находиться Лена. Если честно, я уверена, что Юлю смогу разыскать скорее, чем это сделает милиция, по собственному опыту зная, как они бывают нерасторопны.
И я отправилась в известную мне шашлычную. На этот раз хозяин сидел в зале и, завидев меня, разулыбался так, что его пухлые щеки переместились в район ушей, а я смогла убедиться: у него не хватает четырех коренных зубов, и порадовалась, что в этом смысле у меня все в порядке.
