– Это я уже поняла. Кстати, уважаемого как зовут?
– Махмуд. Махмуд Каримов.
– Очень хорошо. Значит, он торгует? Ну, ладно. У меня к вам просьба: если девушка вдруг появится… или сам Алик, не сочтите за труд сообщить мне.
– Конечно.
Я протянула ему визитку, и он вышел из машины.
Если Алик все-таки уехал, к кому обратится Юля? Отец мертв, друзей у нее, похоже, нет. Надеюсь, она вернется домой. Конечно, вернется. Побродит по городу, переночует на вокзале, опять побродит и поймет, что страдать куда удобнее в особняке, чем на скамейке в парке, с перспективой на этой же скамейке и спать, а также с мыслями, что деньги кончаются, а есть хочется все больше и больше. Вернется в том случае, если не причастна к исчезновению Лены. Хотя и само исчезновение под вопросом. Девушка могла действительно испугаться, узнав о гибели своего парня, и где-то прячется.
На меня вдруг накатило раздражение, чем я, черт возьми, занимаюсь? Копаюсь в чужих секретах, разыскиваю чужих детей… Кстати, не худо бы появиться на работе. Однако по дороге я успела успокоиться и, войдя в контору, первым делом отправилась в кабинет Ларионова. Тот не стал делать вид, что мне обрадовался, а я не стала принимать это близко к сердцу.
– Придется тебе еще немного потрудиться для общего блага, – обрадовала я его.
– Да? – без охоты отозвался Ларионов.
– Проверь следующее: действительно ли у Зотовой двадцать лет назад родился ребенок, когда они с мужем жили на Крайнем Севере, точнее, действительно ли он умер. – Ларионов взглянул с интересом.
– Ты думаешь, это Юля Бокова? Подожди, но какой смысл замужней женщине оставлять своего ребенка в роддоме? Или ты считаешь… Зотов не был отцом девочки?
– Вот ты и узнай, так ли это. И побыстрее. Теперь еще одна напасть. У Юли в друзьях некий тип с рынка, сородичи утверждают, что он уехал, но я в этом сомневаюсь. Зовут жениха Алик, по паспорту Ахмед Каримов, предположительно отбыл вчера утром поездом.
– Проверить, куплен билет или нет, проще простого.
– Ага, – усмехнулась я. – И чтобы это узнать, я и пришла к тебе! Парня надо встретить по прибытии, с фотографией в руках и убедиться, что его место не занимал кто-то другой.
Ларионов хмуро смотрел на меня пару минут, затем поинтересовался:
– Ты что, спятила?
– Я – нет. А ты, видно, спятил, если решил сказать Деду, что такая работа тебе не по зубам.
– Послушай, – заволновался Ларионов. – Я не собираюсь с тобой спорить, но ты сама подумай: стоит ли какая-то девчонка всей этой суеты?
– Объясняю специально для нерадивых исполнителей, – улыбнулась я лучезарно. – Деду наплевать, сколько сил мы потратим, а также денег, нервов и зубов, ему важен результат. Он сказал: разобраться. И я разбираюсь. Все остальное ему по фигу. Вопросы есть?
– Нет, – вздохнул Ларионов и потянулся к телефону. Я могла быть уверена, что выполнять порученное дело он начнет прямо сейчас, и поторопилась покинуть кабинет. Решила заглянуть в приемную, узнать, затихла ли буря, и заодно убедиться, что я здесь все еще работаю.
Ритка, стоя ко мне спиной, что-то перекладывала в хозяйственной сумке, повернулась и сообщила:
– Уехал. Час назад. Сегодня его уже не будет.
– Счастье в доме. Чаем напоишь?
– Конечно. Подожди только, уберу здесь. В магазин сбегала, с этой работой ни на что времени не хватает.
Я заглянула в Риткину сумку, вспомнив, что к чаю не худо бы бутерброд, если уж я с утра ничего не ела, но смогла увидеть лишь три упаковки макарон «Макфа», оттого не без ехидства спросила:
– Ты же недавно героически худела, откуда такая любовь к макаронам?
– Только дремучие граждане вроде тебя считают, что от макарон полнеют. Ничего подобного. Полнеют оттого, что жирное уминают да на диване лежат. «Макфа» – из твердых сортов пшеницы, поэтому их есть можно, сколько душе угодно – ни грамма не прибавишь.
– Ты меня успокоила. Интересно, а что будет, если и макароны трескать, и на диване лежать?
– Тебе ничего. Такие особы, как ты, умудряются всегда выглядеть отлично.
– Вот спасибо, давно добрых слов не слышала.
– Если бы не «Макфа», меня муж из дома бы выгнал. Говорю, ни на что нет времени, только и знаю: работа, работа…
Тут Ритка лукавила, иной работы она не представляла, как я затруднялась представить на ее месте другого человека. Опять же, если муж Ритки и выражал возмущение, то только шепотом, да и то один на один с собой, потому что, будучи пьяницей и лентяем, давным-давно оказался бы на улице без средств к существованию, и только благодаря Ритке он до сих пор еще держится на работе, удивляясь, зачем он там вообще нужен? Странная привязанность к мужу, который, по мнению общественности, не достоин ее мизинца, объяснялась просто, прежде всего добрым Риткиным сердцем, ну и, конечно, тем, что она могла себе позволить обращать на него внимание только когда сама этого хотела. Дома она ночевала регулярно и кормила его макаронами, в чем и видела свой супружеский долг.
– Скажи-ка лучше, Дед в припадке гнева меня не уволил? – проявила я живой интерес, сообразив, что бутерброд отменяется.
