— А теперь, хозяин, угощай гостей! — Дмитрий Иванович весело глянул на князя Андрея. — Что-то я проголодался нынче. Да и всем нам ужинать пора.
Глава девятая
По пути в столицу
На деревьях почки лопнули. Терпко запахло весной. Птицы слетались на летовище, к лесам и озерам. Солнце светило ярко, но ветры согреть еще не могло, и они были промозглы — эти оставшиеся часовые зимы. Но все же пробуждалась природа. А в сердце людском нежность росла ко всему сущему...
На равнинах, промеж перелесков, земля парила под сохой пахаря. По берегам небольших речушек уселись слободы в три — пять изб с хозяйственными постройками. Исчезли клубы зимнего дыма из-под соломенных крыш: теперь хозяйки варили незамысловатый обед во дворах, прямо под открытым небом.
В отличие от южных областей Руси, здесь было покойно. И это ощущалось во всем. Пахарь гоняет рало по кругу и головы не поднимет, завидев вооруженный отряд: кто ж тут, кроме своих, ездить-то будет? Здесь и собаки задорнее лают, без боязни. Тут селения не прячутся в глухих поймах рек или в дремотности непроходимых боров. И крепостей сторожевых не видно. Ибо не припомнят здешние жители уже более сотни лет свиста татарской стрелы, не видят жестоких раскосых глаз, не взирают с ужасом на сверкание кривой смертоносной сабли. Отголоском прилетают в эти края унылые невольничьи песни да горькие весточки об убиенных супостатами родственниках с дальних пределов Руси. Тут земля Московская! Тут, за широкой спиной Великого Князя Дмитрия Ивановича, вольготно живется. Дружина его сильна, и царя ордынского хозяин Московско-Владимирской Руси, сказывают, не больно-таки страшится. Правда, черный сбор[124] часто платить приходится и самим копье, меч и щит в руки брать, чтоб помочь воям отбить находников от границ Отечества. Так к этому давно привыкли и жизни иной не ведали. Память народная хранит и более страшные времена, когда баскаки [125] ордынские чуть ли не по всем селищам сидели и обирали до нитки и сирого и ражего[126], а то и самого с арканом на шее волокли в неволю жестокую. Но ныне не та Русь! Попробуй сунься без спросу...
Важным всадникам в бранной одежде кланяются смерды. Не из страха, а по воле, ибо во все времена народ русский высоко чтил воинов-богатырей — защитников своих!
Дмитрий Иванович вместе со всеми радовался весне, и на какое-то время покинула его тревога за рубежи отчизны своей. А граница со степью именно сейчас чаще всего была подвержена ордынским набегам.
— Дух-то какой от землицы! — говорил он Семену Мелику. — Ты глянь, голова бедовая, гуси летят. А утицы, что твои камни из пращи, так в речку и бухаются. Рыба в озерах разыгралась, нерестится — весна-а на дворе! То-то чудо великое. А небо-о!..
— Тесно тут, — отозвался потомок хазарской крови. — Леса, буреломы да овраги. Реки холодны и глубоки. То ли дело — степь! Без конца и краю! О-о, княже, знал бы ты, как там хорошо и привольно весной!
— Нет! Здесь лучше, — не соглашался исконный русс. — Глянь-ка, красота-то какая! Лес листвой одевается. Вон стадо пастух на первотравье вывел. Слышь, рожок заливается? А во-он, смотри, волчара к буераку помчался! У-лю-лю-лю-лю! Ох, шельмец, только его и видели!
Семен Мелик привстал на стременах, черные глаза вспыхнули азартным блеском. Он готов был сорвать коня в галоп и лететь в угон за ловким и хитрым зверем.
— Стой! — осадил его князь. — Горячая голова. Его теперь и со сворой собак не отыскать.
А Семен с досадой вырвал из саадака лук — стрела со свистом порхнула в небо навстречу утиной стае. Не успела эта стрела скрыться из виду, как следом устремились две другие. Стая шарахнулась в сторону, и чуть ли не к ногам всадников упали три серые тушки, просаженные насквозь.
Из отряда только Андрей Фрязин позавидовал ловкому стрелку. Дружинники же знали лихого разведчика давно и искусству его ратному не удивились. Да и среди них было немало таких, кои с пятидесяти шагов попадали стрелой в подвешенное на нитке кольцо.
Семен, ловко свесившись с седла, подобрал добычу, вырвал и сложил стрелы в колчан, заметил:
— Испечем на привале.
Уже из Ростова Великого Дмитрий Иванович отослал основную дружину с воеводой Боброком вперед, при себе же оставил только десяток воинов. Съестных припасов у них с собой было немного, а три утки, еще жиру не нагулявших, в прибыток на дюжину здоровых и сильных мужиков — тоже не велика добыча.
— Да тут кошке на един прикус, — проворчал поэтому громадный Родион Ослябя.
— Ежели та кошка с тебя величиной! — рассмеялся Великий Князь.
Богатыри тоже смеялись, подтрунивая над любившим плотно поесть воеводой.
— Чо ржете! — обернулся Родион Ослябя. — Разве то яство, три тощих цыпленка?
— И то, — согласился Дмитрий Иванович и приказал: — Семен, скачи вперед. Вон за перелеском озерцо должно быть. Подстрели для котла братчинного три-четыре... цыпленка. Можно и гусенка, ежели попадется.
Тот гикнул, дал шпоры, и сухопарый вороной жеребец его ринулся наперегонки с ветром.
— Только не увлекайся! — вслед ему крикнул Князь. — Не то я знаю тебя, покамест все живое вокруг не изведешь, не успокоишься!..
Когда отряд достиг упомянутого озерца, Семен Мелик встретил товарищей победителем. К седлу было приторочено уже с десяток подбитых уток и два крупных гуся. Внял, значит, совету начальника.
— Тут бы и станом стать, — посоветовал проголодавшийся Родион Ослябя.
— Нет! — решил Дмитрий Иванович. — От воды, чуешь, холодком тянет. Знобко тут, просквозит. Поедем дальше. Я тут один ручеек знаю...
Отряд выехал на холм. Взору открылось селение.
Князь постоял в раздумье и поворотил коня в сторону. Богатыри, тоже молча, последовали за ним. Но минуть селение им было не суждено.
— Стой, княже! — раздался бас Осляби. — Подкову потерял скакун твой.
Дмитрий Иванович обернулся. Родион свесился с седла, подобрал в траве сгибок блестящего металла.
— Ну что ж, поворачиваем в слободу. Там кузня должна быть, как мне кажется...
Селение на первый взгляд показалось пустым. Само собой — на дворе весенняя страда!
Отряд проехал вдоль приземистых изб к реке, в низинку. Здесь и впрямь дымила кузница, слышалось уханье кувалды и перезвон молотка.
Князь спешился первым.
Кузнец, по-видимому, услыхал, когда подъехали конники. Широкой грудью, прикрытой кожаным передником, заслонил проем двери. Тотчас узнал Великого Князя Московского и Владимирского, степенно поклонился.
Дмитрий Иванович залюбовался им.
«Ослябе в могутстве не уступит, — подумал. — Только черен больно. Чистый арап».
Князь любил запах окалины, малиновый свет разогретого железа. Сам иногда стучал кувалдой, искусных мастеров уважал.
— Здрав буди, — ответил Великий Князь на поклон и протянул кузнецу руку.
Тот пожал ее осторожно, словно боялся раздавить.
— Как звать-величать тебя?
— Ивашкой, а соседи еще Гвоздилой прозвали, — ответил кузнец хриплым от волнения голосом: не смерд-побратим спрашивает, а сам набольший хозяин Земли Святорусской.
— Услужи работой, брат Иван, — попросил мастера Князь. — Видишь, подкову потерял конек мой.
