такие сведения.
— Для карты? — спросил Громак.
— И для карты и для колхозного плана.
Петро обернулся к девушке:
— Это вы все, Полиночка, надумали? Вас расцеловать надо.
— Но, но! Напишу жинке на фронт, — шутливо погрозил Громак.
— Вы вот говорите: «до зарезу нужны», а помалкивали, — насмешливо сказала Волкова.
— Да ведь работы у всех и без этого хватает.
— А карту вы, что ж, для личного удовольствия составляете? Нет? Тогда и нечего скромничать.
В голосе Волковой появились те строгие, нравоучительные нотки, над которыми Петро обычно украдкой посмеивался. Но сейчас он слушал ее с чувством признательности. «Да, с такими вот славными, отзывчивыми людьми, — думал он, — работать рядом — огромная радость…»
Зима вторглась в Чистую Криницу как-то неожиданно, ночью.
Еще накануне громыхали по кремнистым дорогам колеса подвод, возивших к железнодорожному разъезду свеклу, еще вчера чернели мертвые поля за селом, неясно просвечивала сквозь холодную мглу рыжая кайма пасмурного леса за Днепром.
А к утру ослепительно белый, переливающийся мириадами искр снежный покров застлал степь, улицы, стрехи домов, левады, тропки в садах и огородах.
Еще в хатах даже у самых хлопотливых криничанских хозяек не закурились голубые дымки из труб, луна, бежавшая навстречу рваным зеленым облакам, еще лила на землю свой неверный, то тускнеющий, то вдруг ярко вспыхивающий свет, а на краю села скрипели уже по снегу полозья саней. Бригада Федора Лихолита вышла из села до рассвета со всеми своими лошадьми и волами. Полчаса спустя туда же, к Долгуновской балке, тронулась бригада Варвары Горбань, проползли две бычьи упряжки животноводческой фермы.
К полудню десятки тропинок, широких и узких колей протянулись в рыхлом, упруго поскрипывающем снегу, между дворами и общественными усадьбами колхоза, зазмеились по низу левад, между бригадными делянками.
Ни на час не приостанавливались работы по восстановлению электростанции. Яков Гайсенко раздобыл ему одному известным путем старый, все время чихающий движок, который тарахтел до полуночи, освещая помещение школы, колхозное правление, огромную хату деда Довбни. Здесь ежевечерне собирались на занятия комсомольцы, демобилизованные фронтовики, колхозницы.
Потом из района последовало распоряжение отобрать наиболее грамотную молодежь для подготовки комбайнеров а трактористов: в криничанскую МТС прибыла партия комбайнов и тракторов. Курсы разместились в полуразрушенной конторе МТС.
Почти все трудоспособные днем были заняты на гидростанции или заготовляли лес, добывали на карьере камень, щебенку. А надо было, кроме этого, проводить снегозадержание, вывозить на поля навоз, готовить к севу семена, инвентарь.
Однажды Федор Лихолит осторожно сказал:
— Как будем, Петро Остапович? Мне надо загодя сено в бригаду перевезти с плавней. Начнется распутица, его тогда не достанешь.
— До распутицы еще добрых полтора месяца.
— Ну, это нехай так, сделаем поздней. А вот навоз нужно раскидать, аж кричит. И правление, сам знаешь, обязало полевой стан строить. Начнется посевная — люди опять простужаться будут или до дому по восемь километров маршировать…
— Что же ты от меня хочешь? — прервал Петро.
— Отпусти со строительства часть людей.
— Не дам ни одного человека!
— В таком случае я хлопцев своих с курсов сниму, — проговорил угрюмо Федор. — Мне никто спасибо не скажет, если бригада завалится…
— Решение правления знаешь? — сузив глаза и в упор глядя на бригадира, спросил Петро. — Сам руку поднимал? Больше ко мне с такими просьбами не приходи!
Он резко повернулся и ушел, но после этого весь день раздумывал над тем, как помочь Федору. Вечером, увидев его, Петро примирительно сказал:
— Полевой стан поставим тебе, Кириллович, общими силами. Хлопчаки строить будут, которые учатся сейчас. В порядке практики, так сказать. А с вывозкой навоза ты уж сам выкручивайся. Женщины у тебя свободные имеются, пару быков Андрей Савельевич даст. Я с ним договорился…
Два дня спустя Петру довелось выдержать еще один неприятный разговор.
Он вернулся только что домой, зажег лампу, достал папку с материалами о почвах и сел к столу. Из кухни доносились обрывки разговора, стук: мать рубила капусту.
Петро успел исписать полстранички, с увлечением углубился в работу и, когда, скрипнув дверью, вошли Яков Гайсенко и отец, покосился на них с откровенной досадой.
— Поизвиняй, Остапович, — сказал хладнокровно Яков, подсаживаясь к столу. — Трошки помешаем.
Отец, прислонившись к притолоке, стал не спеша набивать самосадом трубку.
— Ты, Остапович, давно в кузницу не заглядывал? — спросил Яков, сдвинув шапку со лба на затылок.
— На прошлой неделе был. А что?
— А я сегодня.
— Ну?
— Я тебе вопрос как председателю ставлю. Строит колхоз электростанцию… Кадры обучаем. И вот спрашиваю, все должны одинаково труд свой вкладывать? Или одни будут от зорьки до зорьки спину гнуть, а другие на салазках без подмазки в самое царство небесное предбудут?..
— Ты поконкретнее, — прервал его Петро.
— Лодырничает дед Кабанец. Два плужка за все время наладил, одну сеялку дисковую отрегулировал, а остальном инвентарь, который свезли, снегом позаносило. Подойдет посевная, опять бегать начнем: «Давай, Гайсенко, выручай…»
— Ему же правление план дало, — напомнил нетерпеливо Петро.
— Я ему про план тоже сказал. А он мне, знаешь, что? «Ищите, говорит, кто подурнее… Такого, чтоб до ночи показывал пацанам, как молотом стукать, а потом еще план выполнял… Мне, говорит, семьдесят лет…»
— Стар он и на самом деле. Завтра сам потолкую с ним.
Яков кивнул головой, но и не подумал уходить.
— Еще вот об чем хотел спросить, — тихонько покашливая, заговорил он снова. — Не дуже крепко мы на людей налегаем, Остапович?
— Как это?
— Бывает, дашь мотору газку побольше, хочешь, чтоб тянул сильней… а он взял да и захлебнулся.
— А ты без ребусов.
— Много хотим за один раз осилить. Тут и лесопилка, и гидростанция… А от степи не уйдешь, она своего все одно требует. Ну и получается плохо… Людям, поверишь, другой раз помыться нету времени…
— Что ж, давайте бить отбой! Прекратим строить электростанцию, — подрагивая бровью, сказал Петро. — Она у нас больше всего сил и людей отнимает.
— Такого в мыслях ни у кого нету, — сдержанно ответил Яков. — Ну, думаю, беды большой не стрясется, если пустим ее не к маю, а, скажем, к жнивам. Легче будет, а то в бригадах по полторы калеки осталось.
Остап Григорьевич, куривший молча у порога, подошел и сел рядом с Гайсенко. К Петру у старика был свой счет. Еще во время уборки хлебов забрали из садоводческой бригады на степь восемь человек. Потом
