- Сколько выходов во дворе? Спички есть?
- Два, Иван Александрович. - Черкашин зажег спичку.
- Людей поставил?
- С утра, товарищ начальник.
- Ну, добро тогда. Поди проверь посты, а я пока покурю на воздухе.
Черкашин, чуть волоча раненную еще в двадцатых годах ногу, пошел к воротам. Данилов остался один. Вот бывает же так: кажется, всю Москву облазил за двадцать лет работы в угрозыске, а в этом переулке со смешным названием Зоологический не довелось. Хороший переулок, очень хороший. Здесь жить здорово. Зелени много и тишина. Вон листьев сколько накидано.
Казалось, что на тротуаре постелили ковер ржаво-желтого цвета. Листьев было много, и они мягко глушили шаги, пружиня под ногами.
И внезапно Данилов поймал себя на странной мысли. Ему захотелось сесть на трамвай и поехать через всю Москву в парк Сокольники. Дребезжащие вагоны начнут кружить по узеньким улочкам, пересекут шумное Садовое кольцо. Проплывут мимо три вокзала, начнется Черкизово. Приземистое, зеленое, деревянное Черкизово. А потом будет сокольнический круг. Там он выйдет из вагона и пойдет в рощу. Нет, не к пруду с пивными палатками и каруселями, а в другую сторону. На тропинки, по которым так приятно бродить одному в тишине.
- Товарищ начальник!
Голос Черкашина вернул его из Сокольников в Зоологический переулок.
- Вы, никак, заболели, Иван Александрович?
- Да нет, это я так. Ну что?
- Порядок.
- Ох, Черкашин, Черкашин, у тебя всегда порядок. И когда в сороковом за Лапиным приезжали, тоже был порядок.
- Вы, товарищ начальник, мне этого Лапина всю жизнь вспоминать будете, наверное.
- На то я и начальство, чтобы вспоминать. Мне тоже это кое-кто напоминает. Дома он?
- Дома. Не выходил.
- Ну, раз так, пошли.
- Еще кого-нибудь возьмем?
- А зачем? Ты ребят внизу, в подъезде, поставь.
- Иван Александрович, да как он в подъезд-то попадет?
- Ножками, Черкашин, ножками.
- А мы на что?
- Человек смертен, через него перешагнешь и иди дальше.
- Ну это вы зря.
- А ты что же, до ста лет жить хочешь?
- Да хотя бы. Не от бандитской же пули умирать.
- Это ты прав, я тоже хочу до ста. Только тогда нам с тобой делать нечего будет...
- На наш век хватит.
- К сожалению, верно. Какой подъезд-то?
- Вон тот.
- Этаж?
- Самый последний, пятый.
- Эх, Черкашин, не жалеешь ты начальство. Зови дворника.
- Ждет на пятом этаже.
- Молодец.
Они остановились у двери с круглой табличкой: '143'.
- Значит, я позвоню, - повернулся Данилов к дворнику, - вы скажете Харитонову, что ему из военкомата повестка. Понятно? Ну и хорошо. Как мы войдем в квартиру, вы спуститесь этажом ниже и ждите, мы вас позовем, если понадобитесь.
Данилов повернул рычажок звонка. За дверью было тихо. Он еще раз повернул и еще. Наконец где-то в глубине квартиры послышались тяжелые шаги.
- Кто там?
- Это я, - сипло и испуганно выдавил дворник. Данилов выругался беззвучно, одними губами.
- Я это, дворник Кузьмичев. Повестка вам из военкомата.
- А, это ты, Кузя? Что хрипишь, опять политуру пил? Сунь ее в ящик.
- Не могу, расписаться надо.
'Молодец!' - мысленно похвалил дворника Данилов.
- Черт его знает! - Голос невидимого Харитонова был недовольным. - Я же инвалид, чего надо им?
Звякнула последняя щеколда, и дверь осторожно начала открываться. Черкашин с силой рванул ручку.
- Добрый день, гражданин Харитонов. - Данилов шагнул в квартиру. Что у вас темно так?
- А вы кто?
- Я... Ну как вам сказать? Если точно, то начальник отдела Московского уголовного розыска, а это товарищ Черкашин из раймилиции. Еще есть вопросы?
Он все время наступал на Харитонова, тесня его в глубину квартиры, одновременно настороженно и цепко следя за его руками.
- Я думаю, нам лучше поговорить не здесь. Как вы думаете?
Все так же тесня Харитонова, он вошел в комнату, в которой пахло подгоревшим салом. На покрытом старой клеенкой столе стояла большая закопченная сковородка с едой, начатая бутылка портвейна. Но не это было главным. За столом только что сидели двое.
- Ваши документы, - хрипло сказал Харитонов, - ордерок.
Черкашин вынул ордер.
- Сейчас очки возьму, - Харитонов потянулся к пиджаку.
И тут Данилов понял, что пиджак не его, уж слишком он был мал для этой огромной, оплывшей фигуры. Но хозяин уже сунул руку в карман, и тогда Данилов ударил его ребром ладони по горлу. Харитонов икнул, словно подавился воздухом, и, нелепо взмахнув руками, рухнул на пол. В передней хлопнула дверь.
'Второй!' - похолодел Данилов.
- Черкашин, останься с ним! - крикнул он и выскочил в темный коридор.
После комнатного света в темной прихожей вообще ничего нельзя было разглядеть. Натыкаясь на сундуки, Иван Александрович наконец добрался до двери и понял, что бессилен перед набором замков и задвижек. Он зажег спичку. А драгоценные минуты таяли. Наконец Данилов справился с дверью.
Пистолет. Большой тяжелый пистолет валялся на лестничной площадке. Его и увидел Данилов в первую очередь, потом он увидел руку, тянущуюся к нему, и, не думая, наступил на нее сапогом. Только после этого он обнаружил на площадке странное многорукое и многоногое существо. Это дворник подмял под себя щуплого, маленького человечка.
- Встать! - Данилов нагнулся и поднял пистолет.
Первым встал Кузьмичев, сплевывая кровь. Тот, второй, лежал, тяжело глядя на Данилова.
- Встать! Поднимите его, Кузьмичев.
Неизвестный поднялся. Он был похож на подростка. Его фигура, маленькие руки не вязались с отекшим, морщинистым лицом и выцветшими глазами.
- Идите в квартиру. Только без фокусов. Ясно? - Данилов шевельнул стволом пистолета.
- Я его отведу в лучшем виде, товарищ начальник, - прохрипел Кузьмичев, - не извольте сумлеваться.
- Ну что ж, веди!
Задержанные сидели в разных углах комнаты, рядом с каждым из них стоял оперативник. Данилов с Черкашиным обыскивали комнату.
