Это был удивительный обыск. Еще ни разу Иван Александрович не сталкивался с такими беспечными преступниками. Немецкий радиоприемник стоял на тумбочке, прикрытый для видимости пестрой салфеткой, две ракетницы и ракеты к ним лежали в чемодане под кроватью. В шкафу нашли три пистолета с запасными обоймами и несколько толстых пачек денег. Складывая на столе все эти вещи, Данилов краем глаза наблюдал за Харитоновым. Тот сидел, прислонившись головой к стене, лицо его стало пепельно-серым, мешки под глазами еще больше набрякли.
Трусит, сволочь, знает, что заработал высшую меру. Но почему же он не спрятал все это? Почему оружие и ракеты лежали на самом виду?
И тогда Данилов понял, что Харитонов просто ждал немцев. Он ждал их со дня на день и не считал нужным скрывать это!
А ракеты он держал под рукой, хотел пустить в ход в ближайшее время.
- Товарищ начальник, будем писать протокол? - спросил его Черкашин.
- А как же, обязательно будем писать. Чтоб все по закону. Их будут судить, а суду нужны доказательства. Документы трибуналу нужны, - сказал и посмотрел на задержанных.
Боятся смерти, сволочи. Будут рассказывать все, жизнь будут покупать.
Через час приехала машина. Оперативники повели задержанных вниз. Данилов еще раз обошел квартиру, дал Черкашину указание насчет засады и спустился по лестнице.
ШИРОКОВ
Он почти месяц провалялся на диване в маленькой комнатушке, с крохотным оконцем под самым потолком. Широков целыми днями читал старые 'Нивы' в тяжелых, словно мраморных, переплетах. Читал все подряд, начиная от романов с продолжениями и кончая сообщениями о юбилеях кадетских корпусов. Ох, господи, жили же люди! Черт знает какой ерундой занимались. Ну, подумаешь, семьдесят лет действительному тайному советнику исполнилось. Толку-то что? Зачем писать об этом? Толстые эти журналы не вызывали у него никаких ассоциаций. Надо сказать, что прошлую свою жизнь он вспоминать не любил. Его отец был акцизным чиновником в Тамбове. Андрей стыдился его. Отец слыл в городе взяточником, и гимназисты при каждом удобном случае издевались над Андреем.
В декабре 1916 года, подравшись с сыном пристава Юрьева, Широков сбежал на фронт. Ему повезло. Под Ростовом он пристал к эшелону Нижегородского драгунского полка. Офицеры-драгуны оказались ребятами компанейскими, они уговорили командира взять гимназиста с собой, тем более, что юноша прекрасно играл на гитаре и пел душевные романсы. Его обмундировали и зачислили на довольствие. Так вместе с пополнением в персидский город Хамадан прибыл юный драгун Широков.
На одной из пирушек в офицерском собрании в присутствии командира корпуса генерала Баратова Андрей исполнил романс 'Снился мне сад...'. Генерал, большой любитель пения, прослезился и немедленно взял молодого драгуна личным ординарцем. Через пять дней он 'за высокий патриотизм' наградил его Георгиевским крестом четвертой степени и произвел в вахмистры. А через десять дней началась революция. Как он ее воспринял? Черт знает, видимо, с радостью. Он ожидал каких-то необыкновенных перемен. Революция представлялась новоиспеченному вахмистру и 'егорьевскому кавалеру' бесконечной скачкой по бескрайней степи, полной приключений и опасностей. Но на самом деле все приняло другой оборот. Бежал его благодетель генерал Баратов, солдаты перестали подчиняться, посягнули на самое святое - офицерские погоны. Кавказский фронт развалился.
Где только не был вахмистр Широков! На Дону, у Краснова, и первопоходником успел стать. В восемнадцатом определился он наконец в Ростовское юнкерское кавалерийское училище. Стал портупей- фельдфебелем. Даже не пришлось дослушать курс: бросили юнкеров против красной кавалерии. Ох и рубка была! Хоть с разрубленным плечом, а ушел вахмистр Широков, проложил себе дорогу шашкой и револьвером.
Потом, в госпитале, он часто вспоминал этот бой. Яростные людские глаза, пену на лошадиных мордах и молчаливую рубку, страшную своим молчанием. И, только вспоминая все это, Андрей понимал, что жил на свете только те пятнадцать минут, вся остальная жизнь - утомительное и длинное существование. Он был странно устроен. Риск воспринимался им словно наркотик. Он служил в контрразведке, был в Крыму у Врангеля, мотался по селам с развеселым антоновским полком. Даже у барона Унгерна успел побывать. Там, в Монголии, он сам себя произвел в поручики. Позже к жажде остроты прибавилась тупая ненависть к этим кожаным курткам, от которых всегда приходилось уходить 'с разрубленным плечом'.
Лежа в маленькой душной комнате, Андрей лениво вспоминал всех 'взятых' им инкассаторов, ограбленные сберкассы и ювелирные магазины. Теперь жизнь сама давала ему в руки новое, рискованное и веселое дело, а главное - возможность стрелять. Все время стрелять - в кого хочешь!
Этот месяц напомнил ему многие другие, когда он 'отсиживался' после удачного дела. Ждал, когда поутихнет немного и можно будет уехать и спокойно тратить так трудно добытые деньги. Но именно подобные передышки Широков и не любил. В такие дни исчезала нервная напряженность, оставалась масса времени для раздумий. А это как раз и было самым неприятным. Сорок один год, то есть, как ни крути, - пятый десяток. Почти вся жизнь прожита. А толку? Да никакого толку. Ничего он не добился.
Месяц он провалялся здесь бездельно и бездумно. Правда, кое-что все-таки удалось сделать. 'Святой отец' подобрал людишек. Да что это были за людишки! Дрянь, сволочь. Такие продадут, услыхав только скрип сапог оперативников. Но других не было. А раз так, нужно 'работать' с ними. Правда, через линию фронта перешли трое отчаянных ребят. Им-то терять нечего. При любом исходе - 'вышка'. На них особенно и надеялся Широков.
За дверью послышались легкие шаги хозяина.
- Андрей Николаевич, не спите?
- Сплю.
- Тогда проснитесь и приведите себя в порядок.
- Это зачем же?
- Давай быстрее, - Потапов распахнул дверь, - человек тебя ждет.
- Из МУРа?
- Шутить изволишь. С той стороны, с инструкциями.
В столовой были двое незнакомых Широкову людей. Один стоял, прислонившись к резному буфету, второй разглядывал иконостас в углу. Он так и не повернулся, когда Широков вошел в комнату.
'Ишь сволочь - начальство корчит'. Андреем овладела тихая ярость. Да кто такие эти двое? Немцы? Разведчики? Хамы! Широков опустил руку в карман, нащупал рукоятку пистолета.
- Выньте руку, - сказал тот, что стоял у буфета, и шагнул к Широкову, - я не рекомендую применять оружие. Вы, кажется, отдохнули, так откуда же эта нервозность?
- Мне нервничать нечего, я у себя. Это вы беспокойтесь...
- Боюсь, что так мы не найдем общего языка, - второй из гостей повернулся к нему. - Ни одного дела нельзя начинать со ссоры, не так ли, святой отец?
- Именно так, господин Прилуцкий, именно так.
- Ну вот, значит, наши взгляды сходятся. А руку все-таки выньте.
- Если хозяин не возражает, - вмешался в разговор первый, - то мы бы закусили.
За стол сели вчетвером. Широков сразу же оценил опытность гостей: они расположились так, что в случае конфликта он оказался бы под перекрестным огнем. Налили по первой.
- Господин Широков, - сказал Прилуцкий, - видимо, вы догадываетесь, кто мы?
- Приблизительно.
- Ну что ж. Мне кажется, что люди, сидящие за одним столом, должны познакомиться поближе. О вас мы знаем все или почти все. Меня зовут Прилуцким, моего спутника Александром.
- Ну а если поточнее?
- Можно и поточнее. Мы представители германского командования и прибыли сюда для оказания практической помощи нашему доверенному лицу господину Потапову.
'Значит, 'святой отец' просто-напросто немецкий шпион, - подумал Широков, - просто шпион'. И спросил громко:
- А давно ли он ваше доверенное лицо?
- Давно.
- Понятно. Ну а я зачем вам понадобился? - Он отставил рюмку и налил коньяк прямо в фужер.
