Муравьев был, как всегда, невозмутим.
- Вот что, герои московского сыска, едем в командировку. Завтра. Оформляйте документы и собирайте вещи.
- Куда? - с деланным равнодушием поинтересовался Муравьев.
- В Ленинград.
- Вот это да! - вскочил с дивана Никитин. - Вот это дело!
- Вам все понятно? - умышленно строго сказал Данилов.
- Так точно! - заорали оперативники и, толкаясь, выбежали из кабинета.
НИКИТИН
Все документы они с Муравьевым оформили стремительно. Потом он поехал в общежитие на Башиловку собирать вещи.
В комнате их жило шесть человек. Вернее, они иногда ночевали здесь. И сегодня у окна спал парень из ГАИ, недавно по ранению списанный вчистую из армии.
Никитин достал вещмешок, раскрыл его.
Да, немного за двадцать семь лет нажил он вещей. Висел в шкафу единственный штатский пиджак да одна рубашка. А все остальное имущество получал он по арматурной ведомости на вещевом складе.
Никитин уложил в мешок теплую военную фуфайку, их выдавали разведчикам на фронте, носки, две пары байковых портянок, бритву, помазок, кусок мыла. Вот и все.
В Туле перед войной он 'построил' себе новый костюм. До чего же хороша была вещь. Светло-серый коверкот. Пиджак с хлястиком и кокеткой, брюки фокстрот, тридцать два сантиметра. Король он был тогда на танцах.
В 41-м в дом, где ему дали комнату, попал снаряд, и погубил немец замечательный костюм. И еще кое-что погубил. Была эта комната первым его настоящим домом. Туда он принес патефон и никелированный чайник, купил чашки со странным названием 'ворошиловские'.
Теперь его дом - койка в холодном общежитии или промятый диван в его комнате в МУРе. Никитин затянул горловину мешка и вышел, осторожно прикрыв дверь. На работе он бросил мешок под стол и начал просматривать бумаги.
Дверь отворилась, и вошел парень из соседнего отдела. Фамилии его Никитин не помнил, знал, что его зовут Миша.
- Коля, ты в Ленинград едешь?
- Еду, Миша, еду.
- Возьми. - Миша поставил на стол банку тушенки.
Это было началом. К ним в отдел заходили сотрудники, приносили консервы, сахар, сухари. Даже мятное драже принесли. К вечеру стол был завален продуктами. Ребята оставляли и говорили, уходя:
- Передашь нашим в ЛУРе.
Нашим. Они не знали своих ленинградских коллег, но знали, что им пришлось пережить. Читали в газетах о цене ленинградского хлеба. И сотрудники МУРа хотели хоть как-то помочь своим ленинградцам, хоть на час, хоть на день доставить им радость.
Вечером зашел Данилов, посмотрел и сказал:
- Зайди ко мне, мне тоже кое-что нанесли.
ДАНИЛОВ
Уже у машины их догнал Серебровский и сунул две бутылки коньяка.
- У нас водка есть, - слабо простонал Данилов.
- Возьми, Ваня, поддержи на местах звание столичного сыщика. Счастливо.
Данилов протянул коньяк Никитину:
- Спрячь. Приедем в Питер, ребят угостим.
На вокзале их встретил сотрудник транспортной милиции.
- Пойдемте, поезд скоро отправляется.
- Сколько ехать до Ярославля? - поинтересовался Данилов.
- Как повезет, товарищ подполковник. Но сутки точно.
- Очень хорошо.
Собеседник посмотрел на него с удивлением. Но ничего не сказал и повел сквозь гомонящий вокзал.
У поездов дальнего следования, а их у платформы было всего два, царил казарменный порядок. Солдаты и офицеры войск охраны тыла, работники милиции проверяли пропуска и документы. У них тоже проверили документы. Молодой армейский старший лейтенант с зелеными полевыми погонами на шинели долго и внимательно читал пропуска, командировочные предписания, разглядывал удостоверения личности.
- Извините, товарищ подполковник, - обернулся он к Данилову, - если, конечно, это не секретно, что такое ОББ?
- Отдел борьбы с бандитизмом.
Старший лейтенант с уважением посмотрел на трех офицеров милиции, козырнул:
- Счастливого пути.
У вагона стоял капитан из транспортного отдела с туго набитым вещмешком в руках.
- Товарищ подполковник, - подошел он к Данилову, - возьмите посылочку.
- Кому?
- Нашим ребятам из транспортного отдела на Финляндском вокзале.
- У вас там друзья?
- Да нет, товарищ подполковник. Просто наши ребята собрали для ленинградцев. Вы с первой оказией едете. Вот мы и решили...
- И правильно решили, капитан. Возьми, Игорь.
Как все же прекрасно это. Ведь они отрывали консервы и хлеб от себя и своих семей. Ради того, чтобы доставить радость совсем незнакомым людям. Впрочем, нет такой категории, знакомых и незнакомых. Война как никогда сплотила людей. Сделала их мужественнее, строже, щедрее.
Ребята-транспортники проводили их до купе, которое было предусмотрительно заперто.
- Мягкий вагон, - с гордостью сказал капитан, открывая дверь, проводник клялся, что кипяток будет регулярно, ну а чай и сахар ваши.
Транспортники попрощались, пожелав счастливого пути, ушли.
Никитин ловко и стремительно разложил вещи, и буквально через минуту на столике стояла открытая банка консервов, хлеб.
Дверь открылась, и в купе вошел человек в серой железнодорожной шинели с серебряными погонами.
- Добрый день, - сказал он.
- Здравствуйте.
- Я ваш сосед. Инженер тяги второго ранга Алексей Сергеевич Полторак.
Офицеры представились.
Человек с мудреным чином был опытным командированным, через минуту на столе лежали домашние пирожки, кусок колбасы.
Поезд тронулся, поплыли мимо окон люди, перрон, эстакада.
Поезд набирал скорость. Вагон был старый, изношенный совсем. Он скрипел и стучал на разные голоса. Но звук этот, пришедший практически из воспоминаний, стал для них удивительно уютным и успокаивающим.
Вагон, дорога, немудреная снедь на столе, беседа с приятным человеком. Да что еще надо. Вот она, полоса отчуждения. Вот время, вырванное у жизни. Время покоя и раздумий.
- Скажите мне, - спрашивал Никитин Полторака, - вот у вас два просвета на погонах и две звезды. Вы, по-нашему, вроде подполковник.
- Ей-богу, не знаю. Учредили форму, выдали. Иду по улице, бойцы, козыряют, а я как пень, ответить им как надо не могу. Нынче многим гражданским ведомствам погоны ввели.
