наклеены красные, зеленые, желтые, синие квадратики.
Данилов взял их. На квадратах четко было напечатано: хлеб, жиры, сахар, мясо, водка.
- Это отрывные талоны от карточек. Ими магазин отчитывается за количество проданных продуктов. Туфтовые талоны давали преступникам возможность создавать излишки продуктов в магазинах. Эти излишки и обменивались на ценности. Эксперты дали заключение. Вот, - Трефилов ткнул пальцем в один из листов, - это производство фирмы 'Розанов и К°', - а те - подлинные.
- Установлены фигуранты?
- Да. Некто Суморов, директор продовольственного магазина. Продукты он свозит к себе на квартиру, улица Салтыкова-Щедрина, дом 8, квартира 3. Прячет их в сарае. По средам продукты забирают.
- Среда завтра.
- Вот и задержим их.
В пять часов Никитин до изумительного блеска надраил сапоги и начал остервенело чистить шинель. Игорь, лежа на кровати, хитро поглядывал на него.
- Муравьев, - сказал Данилов, - накрывай на стол.
- Товарищ подполковник, - вытянулся Никитин, - разрешите удалиться на два часа.
- Куда это?
- По личным делам.
- Уже?
- Он такой у нас, - засмеялся Муравьев.
- Ну иди, - Данилов вынул из мешка плитку шоколада и протянул Никитину. - Девушке подаришь вместо цветов.
- Спасибо.
Данилов пошел умываться, а Никитин взял гитару, которую оставил здесь предыдущий жилец.
Он пробежал пальцами по струнам и запел:
Это было весною,
Зеленеющим маем,
Когда тундра оделась
В свой зеленый наряд.
Мы бежали с тобою,
Ожидая погони,
Ожидая тревоги,
Громких криков 'Назад!'.
По тундре, по железной дороге,
Где мчит курьерский Воркута-Ленинград.
Данилов вошел, послушал.
- Опять?
- Что 'опять'? - непонимающе переспросил Никитин.
- Блатнягу поешь. Что, других песен нет?
- Так я же, товарищ подполковник, в МУРе работаю, а не в филармонии.
- Оно и видно.
Никитин, чувствуя изменение настроения, быстро натянул шинель и исчез.
- До чего же у него в башке мусора много, - с недоумением сказал Данилов. - Где он этого всего поднабрался?
- Он опер классный, - примирительно сказал Муравьев.
НИКИТИН
Он везде ориентировался, как в своей родной Туле. Даже в лесу.
И в Ленинграде путем опроса населения он быстро нашел дорогу к Измайловскому проспекту, сделав по пути кучу добрых дел: разогнал дерущихся пацанов, помог женщине достать воды из канала, заволок на пятый этаж дрова старику.
Чувствуя себя благородным и сильным, спешил Колька Никитин к собору на свидание с худой, большеглазой девушкой Олей. Понравилась она ему. Сразу понравилась. То ли глаза ее светлые в пол-лица, то ли еще что. Да разве можно сказать, за что тебе нравится человек? Наверное, нет.
Никитин шел, насвистывая танго. Чувствуя силу и молодость. Даже мороз его не брал.
Он всего лишь три раза обошел вокруг собора, и появилась Оля.
- Не замерзли? - спросила она.
- Пока нет, - Никитин полез в карман, - бегал по вашему городу, цветы искал. Говорят, что зимой не растут. Так это вместо них.
- Что это?
- Шоколад.
- Коля, я его вечность не видела.
- Тем более берите.
Оля взяла плитку, понюхала.
- Да вы ешьте, что его нюхать-то.
- Вы из Москвы, Коля?
- Да.
- И всю войну там были?
- Нет, я с первого дня по май сорок второго воевал. Ранили меня и списали по месту прошлой службы.
- В госпитале лежали?
- Все было, и резали и шили. А Вы, Оля, неужели всю войну здесь?
- Да. В комсомольской дружине. Пожары гасили, дрова заготовляли, немощным помогали, хоронили мертвых.
Никитин молча слушал рассказ девушки. И все, что происходило с ним, начинало казаться ему пустым и легким в сравнении с тем, что пережила его спутница. До чего же многолика война! И какой стороной ни поверни - везде одно сплошное горе.
Перед ними в сумерках лежал широкий и прямой, как шпага, Измайловский проспект. Ветер носил по нему клочья снега, неприятно бьющие в лицо. Но они не чувствовали ни ветра, ни холода. Им было хорошо вдвоем в этом огромном городе, на этой громадной земле.
ДАНИЛОВ
Гости пришли ровно в двадцать. Сняли шинели и стали у стола, потирая руки.
- Ну и стол ты сочинил, Данилов, - сказал Трефилов. - Я давно такого изобилия не видел.
На столе лежали две пачки печенья, крупно нарезанная копченая колбаса, банка американского шпига, сахар.
- Садитесь, - пригласил Данилов и достал из мешка коньяк, разлил коричневую ароматную жидкость по стаканам.
- За победу, - сказал начальник ЛУРа и выпил залпом. Потом выпили еще, закусили. Данилов и Муравьев старались есть меньше, подкладывая куски побольше и вкуснее гостям. За столом они говорили о работе. Потому что о чем ни начинали беседу, она опять переходила на нелегкую службу.
Данилов и Муравьев услышали такое, что не узнаешь в сухих строчках оперативных материалов, не прочтешь в газетах. Голодные, чуть живые от истощения люди боролись с бандитами и спекулянтами, ракетчиками и агентами врага.
И увидел Данилов комнату, полную продуктов, и человека увидел, сидящего углу, и Трефилова увидел, упавшего от голода в обморок. Данилов слушал их рассказ, смотрел на этих людей и думал о том, что пройдет время, люди расскажут о подвиге бойцов и офицеров на передовой, о доблестном труде рабочих у станков, а вспомнят ли о них? Ведь служба в милиции должна быть незаметной. Человек просто не должен ощущать, что его охраняют.
Они говорили о своей службе, вспоминая трагические и смешные случаи. Говорили о будущем, которое казалось им прекрасным, тем более что фашистов гнали на всех фронтах.
