- Слушаю вас, товарищ подполковник.
- Вот что, лейтенант, вызовите кого-нибудь из руководства.
- Минутку, - дежурный поднял телефонную трубку.
Через несколько минут в дежурную часть спустился невероятно худой капитан, китель висел на нем совершенно свободно, впалые щеки резко обтянули скулы.
- Начальник отдела капитан Ревич.
- Подполковник Данилов, начальник ОББ Московского уголовного розыска. - Иван Александрович вынул удостоверение.
- Из самой Москвы? - радостно переспросил капитан. - Вот это да! Первые вы, товарищи москвичи.
- Никитин, - скомандовал Данилов.
Никитин положил на стол дежурного тяжелый мешок. И тут только Иван Александрович увидел, что он разорван.
- Это осколок, наверное. Мы в Волховстрое под бомбежку попали. Продукты эти ребята из отдела милиции Ленинградского вокзала собрали для вас.
Капитан развязал горловину, начал вынимать банки и свертки. В одной из банок торчал зазубренный, сине-стального цвета острый обломок металла.
- Вот он, - капитан попробовал вытащить осколок из банки. - Здорово засел, плоскогубцы нужны.
На столе лежали продукты. Смотрели на них офицеры милиции. И каждый думал о той незримой связи, которая объединяет людей в годы испытаний. И каждый знал, что силы их именно в этой связи, которую потом в официальных документах именуют монолитностью и единством.
- Спасибо вам. - Начальник отдела пожал всем руки. - Спасибо. Мы продукты эти по многодетным семьям распределим. Прямо вечером на разводе.
- Нам пора. - Данилов посмотрел на часы.
- Тимин, - спросил капитан, - где полуторка?
- На месте.
- Мы вас до Невского подкинем, а там до Дворцовой площади два шага.
Каким же представлял Данилов себе Ленинград? Кадры кинохроники и фотографии в газетах создавали образ сурового города, переживающего горе. Конечно, из окна машины много не увидишь. Но висят в небе аэростаты ПВО, четыре на фоне яркого солнечного неба. Дома на улицах разбиты огнем артиллерии и авиабомбами. А все равно живет город. Улицы расчищены, в развалинах работают восстановительные бригады. Женщины с лопатами чистят тротуары, сгоняя снег в огромные кучи. Много военных на улицах, особенно моряков. И конечно, очереди у магазинов-распределителей.
- Сейчас жить можно, - сказал шофер, - карточки отоваривают как надо. И жиры, и сахар, и мясо. Не то что в прошлом году.
- Натерпелись? - спросил Данилов.
- Всякое было, товарищ подполковник.
Они вышли на Невском и пошли в сторону Дворцовой площади. Многолюдно было на главной улице города, у лотков с книгами стояла очередь.
Данилов встал тоже и купил двухтомник Бальмонта, за которым много лет охотился в Москве. Игорь тоже купил несколько книг и конверты с ленинградским штемпелем.
Никитин же завел веселый треп с хорошенькой, до синевы худенькой, большеглазой девушкой- продавщицей. Немедленно назначил свидание.
- Быстрота и натиск, - усмехнувшись, сказал он Муравьеву. - Девушка классная, зовут Оля.
- Ну и что?
- Пойду на свидание.
- Если тебя Данилов отпустит.
- Он мою личную жизнь разбить не посмеет.
- Данилов все может, - мрачно изрек Игорь.
- Вы это о чем? - подошел к ним подполковник.
- О субординации, Иван Александрович, - нашелся Муравьев.
Они шли по Невскому мимо заваленных мешками с песком витрин, мимо заколоченных досками и фанерой окон, мимо надписей: 'Эта сторона улицы особо опасна при артобстреле'.
Они шли по главной улице города, и каждый думал о своем. Никитин со злобной яростью вспоминал немцев, подсчитывая, сколько легло их на подступах к городу. Игорь пытался восстановить в памяти пушкинские строки, связанные с невским чудом. А Данилов жадно вглядывался в лица людей, словно читал по ним страшную блокадную книгу.
Война, сколько она принесла горя и сколько принесет еще! Сколько пережили эти девушки, спешащие им навстречу? А этот старик с гвардейской осанкой, в высокой каракулевой шапке? А этот пожилой милиционер, стоящий на углу Невского? Неужели пройдут годы и забудут подвиг этих людей, подвиг бегущего ему навстречу пацана в промасленном ватнике, заменившего у станка отца?
И сам себе Данилов ответил, что не забудут. Всем воздадут по заслугам, каждому найдется место в многотомной истории подвига его соотечественников.
В комендатуре Ленинградского уголовного розыска их документы проверили с особой тщательностью. Дежурный долго читал командировочные предписания, проверял удостоверения, сравнивая фотографии с оригиналами. Наконец Никитин не выдержал:
- Ну чего ты бумажки рассматриваешь? Позвони начальству, оно в курсе.
Дежурный протянул им документы и сказал:
- Вы у нас первые гости из Москвы. Вроде как символ.
При слове 'символ' Никитин замолчал, видимо, это слово ассоциировалось у него с памятником.
- Так что, товарищи, - продолжал комендант, - милости просим. Степанов, проводи москвичей к начальнику.
Их уже ждали. И Данилов понял маленькую хистрость коменданта. На столе дымились стаканы с чаем, лежали скромные бутерброды. Начальник Ленинградского уголовного розыска встретил их у дверей, крепко пожал руку.
- Знакомьтесь, товарищи, это наш начальник ОББ, - он показал на невысокого подполковника.
Никитин молча, не ожидая приказания, поставил на стол мешки.
- Это, значит, - сказал он, - товарищ подполковник, наши ребята из МУРа посылку вам прислали.
Начальник сунул руку в мешок, достал пакет с сахаром.
- Спасибо. Мы эти продукты отправим в наш профилакторий, где лежат сотрудники Ленинградской милиции. Истощение у многих из них.
Они пили чай, и Данилов рассказывал о Москве. Ленинградцев интересовало все: вернулись ли из эвакуации театры, начали ли работать институты, каковы продовольственные нормы, идет ли строительство метро? Данилов хотел услышать о Ленинграде, о днях блокады, но хозяев интересовала Москва.
И Данилов понял их. Слишком долго эти люди были отрезаны от Большой земли. Теперь им хотелось знать все о ней.
- Мы вас неподалеку разместим, в нашем общежитии, - сказал начальник ЛУРа.
- Может, вечерком заглянете на огонек? - предложил Данилов. Начальник полистал отрывной календарь.
- Часиков в двадцать устроит?
- Конечно.
- Ну до вечера.
Муравьев и Никитин пошли устраиваться, а Данилов с начальником ОББ Трефиловым сидели в его кабинете.
- Вот смотри, Иван Александрович. - Трефилов положил на стол листы бумаги, на которых были
