- Только звездочки у вас в одну строчку расположены, - пытался дойти до сути реформы Никитин. - Почему?
- Да кто же это знает?
Данилов краем уха прислушивался к разговору. Движение убаюкивало его. Он расслабился. Глядел в окно на пробегающие дачи.
Потом стянул сапоги и залез на верхнюю полку.
- Все, - сказал он, - до Ярославля не будите.
Засыпая, он слышал напористый баритон Никитина и смех инженера-путейца.
Потом голоса ушли куда-то, и он заснул.
МУРАВЬЕВ
Он всю жизнь завидовал людям, которые много ездили. Ему это никак не удавалось. Школа, училище НКВД, МУР. А куда поездишь в МУРе, особенно во время войны? Правда, в прошлом году он летал к партизанам, потом выезжал под Москву, но настоящая дорога - это поезд. Игорь смотрел в окно, не слушая веселый треп Никитина, и думал об Инне, матери, о том, что скоро институты возвратятся в Москву. Он ждал встречи с женой и одновременно боялся ее. Слишком уж мало находились они в этом качестве. Один день. А потом почти три года разлуки.
Дверь купе распахнулась, в ее проеме стоял проводник, за ним два офицера с повязками на рукавах.
- Проверка документов.
Проводник скрылся в коридоре. Один из офицеров вошел в купе, второй, не вынимая руки из кармана, стоял, прислонясь к дверям плечом.
Игорь немедленно отметил их профессионализм. Лейтенант, вошедший в купе, огня не перекрывал. Никитин взял полевую сумку, достал документы.
- Вы потише, ребята, - попросил он, - а то наш подполковник спит.
Офицер просмотрел бумаги, вернул.
- Товарищи, - сказал лейтенант, - если что, сами смотрите.
- Будем по обстановке действовать.
- Счастливо.
- Удачи вам, ребята.
Потом поезд остановился и долго пережидал чего-то у выходной стрелки. Игорь вышел в тамбур. Морозный пар клубился, врывался с улицы через открытую дверь. Проводник стоял на насыпи, пыхтя самокруткой.
- Почему стоим? - спросил Игорь.
- Да какая нынче езда, - плюнул проводник, - сплошные нервы. Ни графиков, ни расписаний. Пропускаем эшелон. Не жизнь, а чистое конфетти.
Игорь высунулся из дверей. В сумерках тревожно горел красный круг семафора.
- Простудитесь, - сказал проводник, - идите в вагон да спать ложитесь.
Муравьев так и сделал. В купе уже спали, и он тоже лег. Мимо окон с грохотом промчался эшелон, и через несколько минут поезд тронулся. В Ярославль приехали к вечеру. У соседнего перрона разгружался санитарный поезд. Бинты, носилки, стоны раненых. Они прошли сквозь военное горе, немного стесняясь своей формы, которая точно определяла их положение в тылу. Мимо них пробегали усталые санитарки, спешили куда-то женщины в военных шинелях, надсадно кричал военный комендант. В отделе милиции они выяснили, что поезд на Волховстрой уходит ночью.
- Вы пока по городу погуляйте, - сказал дежурный, - город у нас красивый очень. В кино сходите. Новый заграничный фильм демонстрируется 'Три мушкетера'. Веселый фильм.
Дежурный улыбнулся.
Что оставалось делать? Они пошли на продпункт, где по карточкам их накормили супом и кашей, и вышли в город. Он был приземистым и широко разбросанным, этот город. Двухэтажные каменные дома словно осели под тяжелыми снежными шапками. Сквозь сугробы пробирались смешные маленькие трамваи, в Москве таких уже давно не было.
- Я в Брянске из реального училища домой на таких ездил, - засмеялся Данилов, - смотри-ка, бегают пока.
И, словно в подтверждение его слов, трамвай проехал мимо них, нещадно треща, не звеня, а треща сигналом.
- Чего он не звонит? - удивился Игорь.
- Старый. Раньше на них стояли трещотки.
Они спустились к набережной. Во льду намертво застыли буксиры и еще не потерявший веселой белизны речной трамвай, напоминающий покинутую дачу.
Муравьев глядел на широкую ленту льда и думал о том, как тяжело было в Сталинграде переправляться через эту реку под огнем немцев. Потом они опять гуляли по городу. Мимо кремля, по центральной улице, по бульвару у драмтеатра.
- Иван Александрович, - сказал Никитин, - клуб шинников.
- Ну и что?
- 'Три мушкетера' идут.
Данилов вспомнил начальника, прижимавшего к груди книгу, и зашагал к клубу. Нет, это были не те мушкетеры. Умелая рука сценариста превратила элитарных солдат Людовика в поваров.
Но в фильме много музыки, и женщины на экране были необычайно хороши. Данилов и Никитин от души смеялись, следя за немудреными приключениями поваров.
А Муравьев сидел насупившись и не улыбнулся ни разу. Они вышли из кино, и Никитин засвистел веселую мелодию, которую пел гасконец по дороге в Париж.
- Ты что такой мрачный? - спросил Игоря Данилов.
- Разве можно такую ерунду показывать?
- Можно, Игорь, и даже нужно. Людям сейчас смеяться надо.
- Я не об этом. 'Три мушкетера' - любимая моя книга.
- Считай, что это музыкальная пародия на нее. Запомни, консерватизм в твоем возрасте опасен.
Потом они вернулись на вокзал. Начальник транспортного отдела напоил их чаем и устроил отдохнуть в маленькой комнате для приезжих. Данилов и Никитин уснули сразу, а Муравьев вышел на темный перрон. Где-то в ночи перекликались паровозы. Свет семафоров на фоне черного неба казался огромными звездами. Вдалеке простучал по рельсам поезд. Звук его удалялся все дальше и дальше, пока не растаял совсем.
Темный вокзал жил непонятно и суетливо. Перекликались какие-то люди, долетали обрывистые слова команд, с грохотом катились по обледенелому асфальту тележки.
Бесконечная ночь, а за ней неизвестное утро.
ДАНИЛОВ
- Товарищ подполковник! - Его кто-то тряс за плечо.
- Да. - Данилов вскочил, автоматически нашарив пояс с кобурой.
- Пора.
Они быстро оделись, взяли вещи и вышли на улицу. После сна, дивного ощущения теплой комнаты ночной ветер показался холоднее и злей.
- Лучше маленький Ташкент, чем большая Сибирь, - зевнув, изрек Никитин.
Что правда, то правда. По перрону гуляла февральская метель. Скользя сапогами по обледенелому бетонному покрытию, они шли вдоль длинного темного поезда, составленного из теплушек и дачных вагонов.
- Здесь, - сказал провожатый. - Вагон, правда, дачный, но ничего, к утру будете на месте.
В вагоне было темно и душно, отвратительно пахло чем-то горелым.
- Располагайтесь, - провожатый осветил фонарем две покрытые облупившимся лаком скамейки.
Они попрощались.
