пришел на работу в ЧК. Тогда и брить ему было нечего, пушок рос, но каждый оперативник держал в ящике стола бритву и помазок. Феликс Эдмундович не терпел неаккуратности. Он сам в любое время суток был подтянут и выбрит, от других требовал того же.
Рядом с кабинетом Данилова поймал Серебровский.
- Ваня, тебя начальник уже два часа ищет, хотел в питомник ехать: собаку за тобой посылать.
- Я только побреюсь.
- Ваня, и думать не моги, если я все дела бросил и тебя ищу, значит, спешная надобность.
Он обнял Данилова за плечи и повел к лестничной площадке. Серебровский был, как всегда, выбрит и от него довоенно пахло одеколоном. Когда-то они с Даниловым работали в одной бригаде. У красавца Серебровского была необыкновенная особенность располагать к себе женщин. Поэтому, когда требовалось допросить кого-нибудь из 'подруг жизни' клиентуры бригады, то лучше Серебровского сделать этого никто не мог. Женщины всегда становились на пути Сережи Серебровского, и не было у него из-за них служебного роста. Перед самой войной его забрали в наркомат, но там нашлась чья-то секретарша, и опять его отправили на старую работу, правда, с повышением. Холостяк Серебровский работал и жил легко. Удачливый Сережа был и парень хороший.
- Слушай, ты где одеколон берешь? - поинтересовался Данилов.
- Страшная тайна, Ваня. В ноябре сорок первого я с одной дамой познакомился, ничего так дама, - Серебровский повел руками, показывая в воздухе габариты дамы, - так она в ТЭЖЭ работала. Когда их эвакуировали, она мне говорит: если нужно, я тебе одеколона продам сколько хочешь. Вот я и запасся. Да я тебе дам, у меня еще есть.
В приемной начальника у стены сидели трое военных с худыми, изможденными лицами, у одного рука была на перевязи. Увидев Данилова и Серебровского, они встали.
- Это к нам из госпиталей направили, - пояснил Осетров, - на пополнение оперативного состава.
- Вот что, - приказал Серебровский, - начальник сейчас уедет, а ты товарищей командиров накорми и проводи отдохнуть в общежитие. Как вернемся - поговорим.
Начальник, наклонившись, копался в сейфе.
- А, дорогая пропажа. Ну как?
- Докладывать?
- Некогда, - он подошел к Данилову, - иди переодевайся, побрейся. В горком нас вызывают, к секретарю.
- Так, - Данилов сел, - а зачем?
- Полегче чего спроси. Позвонил его помощник и говорит: давай с Даниловым. Я ему объяснил, что ты на операции, а он - разыскать. Через каждый час тобой интересуется...
На столе зазвонил телефон правительственной связи, или, как его называли, 'вертушка'.
Начальник подошел, снял трубку.
- Да... Есть... Будем через сорок минут.
Он отошел от стола и еще раз оглядел Данилова.
- Двадцать минут тебе на бритье. На тары всякие, бары. И вниз. - И уже в спину крикнул: - Гимнастерку надень новую.
Данилов брился в общежитии, благо там стоял кипятильник с горячей водой. Бритва шла с треском, как коса. Иван Александрович глядел на себя в зеркало, и грустно ему становилось. Все-таки беспощадная вещь время. Какие у него годы? Сорок два скоро, а вот и голова уже вся седая, и морщины. А впрочем, еще ничего, не так уж он плох. Крепкий пока. Только одышка появилась да головные боли.
- Хорош, хорош, - засмеялся за спиной Серебровский, - я тебе обещанное принес. На, владей. 'Тройной'. Только смотри. Мне Гостев говорил, что после коньяка он на первом месте стоит по вкусовым качествам.
- Врет твой Гостев. - Данилов крепко вытер лицо мокрым полотенцем.
- А ты пробовал?
- Было дело.
- Ну и как?
- Ты попробуй.
- Ты же знаешь, Ваня, что я только портвейн и пью.
- Аристократ. Твоя фамилия случайно не Юсупов-Серебряковский?
- Нет. Серебровский. Сумароков-Эльстон, - замначальника засмеялся, обнажив белоснежные зубы.
И Данилов еще раз подивился его характеру. Серебровский был человеком мягким, веселым и щедрым. И все эти качества он сочетал с огромным личным мужеством и знанием дела.
К машине они вышли вместе.
- Ну, Ваня, езжай в верха. Только по дороге крепко подумай, какие у тебя подходы к рынкам есть.
- А мне-то они зачем? Рынки - это Муштакова дело.
- Все равно подумай, об этом разговор будет. Мне сегодня верный человек в наркомате шепнул.
Начальник оглядел Данилова всего, от головок начищенных сапог до фуражки, и, ничего не сказав, полез в машину. Иван Александрович сел сзади, удобно откинувшись на широком сиденье ЗИСа. Шофер развернулся, и машина понеслась по полупустой Петровке, распугивая клаксоном-кукушкой редких пешеходов. Начинало темнеть. И сумрак этот был особенно заметен из-за светомаскировки. Дома глядели на улицу черными, ослепшими глазницами окон.
У Мосторга девушка-регулировщица опустила жезл, открывая дорогу знакомой машине. Начальник молчал. Молчал и Данилов. Он разглядывал улицы, не переставая удивляться. Правильно говорят: лицо города. Есть оно, это лицо. И меняется оно от настроения, от усталости, от горя. Москва выглядела усталой. И это не только темнота на улицах. В сорок первом, в августе, тоже окна завешивали и баррикады строили. Но тогда и женщин нарядных много было, и мужчины в светлых костюмах. А сейчас все в темном, все словно в одинаковой форме. Но все-таки было что-то еще, чего он никак не мог определить. И эта мысль мучила его, когда они шли по длинным коридорам горкома партии, мимо одинаковых дверей с фамилиями на табличках.
Да, здесь все изменилось. Последний раз он был в этом коридоре в конце октября сорок первого года, тогда горком больше походил на Смольный времен революции. А теперь тишина, солидность, как и положено столичному комитету Партии.
Они вошли в приемную, из-за стола им навстречу поднялся помощник, молодой человек в полувоенной форме, с кобурой на широком командирском ремне:
- Подождите, товарищи, у секретаря рабочие с 'Серпа и молота', присядьте пока.
В приемной ждал уже один человек. Он широко улыбнулся Данилову, протянул руку:
- Не узнали?
И тут Иван Александрович понял, что это Королев. Капитан госбезопасности Королев, с которым они вместе кончали банду Широкова.
- Здравствуй, Виктор Кузьмич, я тебя и не признал сразу в штатском. Ишь ты какой стал...
Королев был одет в элегантный коричневый костюм, пиджак спортивного покроя сидел на нем как влитой. Коричневая шелковая рубашка, галстук в тон и отличные бежевые туфли.
- Трудновато тебя узнать, трудновато, - докончил Данилов.
- Это и хорошо. Нас с тобой не всегда узнавать надо. Ты садись. Королев потянул Данилова за рукав. - Тут по моему ведомству кое-что для тебя пришло, на, читай.
Данилов развернул бумагу: 'Спецсообщение. На ваш запрос сообщаем, что лесничий тов. Данилов Александр Андреевич в настоящее время является комиссаром партизанского отряда 'Смерть фашизму'. Зона действия отряда (дальше зачеркнуто). Подпись, печать'.
Данилов сглотнул комок, подступивший к горлу, и еще раз прочитал спецсообщение. Жив отец. Жив. А он уже и надеяться перестал. Комиссариат. Прямо как в гражданскую.
Он повернулся к Королеву, но в это время распахнулась дверь кабинета, и из нее вышли люди. Они
