Не много в свинье крови) Закончилась. Спрыгнула я с кобылы – Прямо у дома. А дом-то каков! Прекрасный вид, не иначе! Окна, колонны и белый сияющий камень! В парке – у самого дома – Помню скульптуру: Спартанский мальчик. В хитоне укрыт лисенок. Острые зубки впиваются в юную плоть, рвут, раздирают, но мальчик стоит безмолвно. Да что б он сказал, несчастный холодный мрамор? Лишь боль в глазах, Боль в теле, застывшем навеки, А на пьедестале – Восемь всего-то слов. И я обошла пьедестал, И я прочитала: «Отвага прекрасна, Отвага красива, Но нас она убивает». Тогда я поставила Бетси-кобылку в стойло, (А там уж стояла дюжина жеребцов, Черных, как ночь, и в глазах их – Кровь и безумье.) Не встретил меня никто. Я к дому пошла, поднялась по высоким ступеням. Двери открылись, – но слуги меня не встречали. В сне этом – это же сон, не больше, мой мистер Лис, отчего же вы побледнели? – В сне этом дом ваш прекрасный Мне был любопытен – Тем любопытством – о, поняли вы меня, мой дорогой мистер Лис – по глазам вижу, – что, по старинной пословице, губит кошек. Я дверь нашла. Небольшую щеколду открыла. Толкнула – вошла. А впереди – коридоры, Стены, обшитые дубом, По стенам – полки, Книги, и бюсты, и странные безделушки. Я шла – а шагов не слыхать На алых коврах, Дошла – не скоро – До двери в огромную залу. А на пороге из мрамора пол, – И красным – на белом – Все те же слова: «Отвага прекрасна, Отвага красива, Но нас она убивает. И сила крови, и жизни сила В венах у нас застывает». Из зала алый ковер вновь тек по ступеням – Широким, широким, И я поднималась в молчанье. Дубовые двери: Столовая, что ли, за ними? Так мне показалось: там были забыты остатки Трапезы пряной – летали над блюдами мухи… На блюдах – рука человека, Съеденная наполовину, И голова, отрубленная по шею, – Женская голова. И лицо, увы, При жизни точь-в-точь На мое было похоже!» «Спаси нас Господь, – закричал тут отец невесты, От этих кошмаров! Да может ли быть такое?!» «Конечно же, нет», – заверяю. Улыбка блондинки Прячется в серых глазах. Уверенья нужны людям! «За столовой – новая зала. Она огромна! Весь этот дом не стоит ее, наверно! А в зале этой – браслеты и ожерелья, Кольца, бальные платья, меха, накидки И кружевные сорочки, и шелк, и батист, Женские башмачки, муфты и ленты!.. Сокровищница? Гардероб? Не понимаю – Ведь под ногами – рубины горят и алмазы. За залой этой… о Боже… попала я в Ад. Во сне… Это сон… Я видела головы женщин. Я видела стену, к которой гвоздями прибиты Были их руки и ноги. Видела гору грудей Отрубленных. Гору кишок, из тел извлеченных. В чашах – глаза, языки!.. Говорить не смею! Нет! Не могу! И летали черные мухи! Мухи гудели – низко и монотонно! «Вельзевул – Вельзевул – Вельзевул», – В их гуденье звучало. О, я забыла дышать! Я стремглав убежала – И привалилась к стене, исходя слезами!» «Да, вот уж лисья берлога!» – Смеется блондинка. («Вот уж ничуть не похоже», – Так я шиплю.)
