Обязательно отвечу, – сказала горничная. – Только попозже. Часов в семь-восемь вечера вас устроит? Мне пришлось дать согласие, но впоследствии я себя за это винил. Я поверил Камилле на слово, полагая, что обещанное вознаграждение заставит ее сдержать данное мне слово, но не учел, что и убийца может предпринять ответный шаг. И в этом была моя ошибка, о которой я потом горько сожалел. – Хотя бы скажите, куда вы ездили с Татьяной в июле? – спросил я напоследок. Уходя, Камилла ответила: – В сторону Орши, недалеко от Борисова. Есть там такая деревушка Студенка. Мы там с барышней неделю прожили. – А… – А все остальное вечером, – пообещала Камилла. Я объяснил ей, как легче добраться до моего особняка. Я ума приложить не мог, что же забыла графиня Татьяна Картышева в этой самой Студенке. Вот и пойми, что у этих барышень в голове. Меня просто бесило, что я так и не выяснил имени княжеского соперника. Оставалось только вечера ждать, да уповать на удачу. Я вернулся домой усталый, голодный и раздраженный, но спустя полчаса пришел в свою обычную норму и расположился в гостиной за шахматной доской. К этой игре я пристрастился еще на Востоке, она помогала мне успокаиваться и размышлять. Такой вот я себе выбрал своеобразный метод медитации. Шахматами мы баловались с Кинрю, Мира нашу забаву не признавала. Слоны и ферзи наводили на индианку тоску, она предпочитала фигурам, вырезанным из желтоватой слоновой кости, свои древние тяжелые книги и шкатулки с драгоценностями, которые я ей дарил. Вид у Юкио в европейском костюме был весьма оригинальный. Он возлежал на диване в длинных панталонах со штрипками, которые держались на подтяжках и еще только входили в моду. Щеки ему подпирал стоячий крахмальный воротничок белой рубашки, поверх которой красовался пестрый жилет. – Как продвигается расследование? – поинтересовался он, передвигая слона. – Медленно, – ответил я коротко и поделился с ним своими догадками. Кинрю задумался, я «съел» у него ладью, а японец практически никак на мой ход не прореагировал. – Да что с тобой? – изумился я. Обычно обыграть его в шахматы не имелось возможности, а здесь возникла прямая угроза мата. На мой взгляд, это была дурная примета. – Вы зря ее отпустили, – наконец-то изрек японец. – Это большая, огромнейшая ошибка. – Кого? – мой ум все еще был занят шахматами. – Камиллу, – Юкио Хацуми бросил на меня осуждающий долгий взгляд. – Она не доживет и до вечера. – По-моему, это невозможно! – засомневался я. – Если поездка Татьяны как-то связана с ее смертью, а Камилле и в самом деле известно что-то важное, то у нее очень мало шансов выжить. Я погрузился в мрачные мысли. Прикидывая и так и эдак, я все более убеждался в правоте Кинрю и жалел о своей беспечности. Выходило, что француженка навестит меня вечером только в единственном случае – если ей повезло, и убийца на время выпустил ее из своего поля зрения. Правда, существовала и другая возможность, о которой уже упоминал Кинрю. Поездка графини могла и не иметь никакого отношения к ее трагической гибели. Но это казалось мне маловероятным. Я рассуждал следующим образом. Если Татьяна вышла в парк в такое время одна и при этом старалась остаться незамеченной, значит, о встрече было условлено заранее, а так как живой ее больше никто не видел, выходило, что она встречалась с убийцей, с которым, по-видимому, была хорошо знакома. Скорее всего, неизвестный действовал через горничную, которая и устраивала эти свидания. Если мои догадки верны, и Таня уезжала из города для того, чтобы навестить возлюбленного, она, очевидно, узнала в этой поездке что-то такое, из-за чего любовник и поспешил ее устранить. Оставалось только выяснить, что именно? Согласно другой моей версии, которая основывалась на ревности, главным действующим лицом в этой трагедии выступал Павел Корецкий, который каким-то образом узнал о свидании – здесь, как я полагал, тоже могла быть замешана Камилла – и выследил невесту, которая от его руки и погибла. Проверить мою догадку было не сложно, достаточно выяснить, носил ли когда-нибудь князь эмалевое кольцо с сапфиром. Кинрю втянулся в игру и объявил мне шах, но партию мы так и не успели закончить. Мира сказала, что меня спрашивает высокий гвардейский офицер, представившийся Сергеем Рябининым.
III
Красавец Рябинин появился в моей гостиной под звонкое бряцание своих шпор. Невольно я обратил внимание, каким заинтересованным взглядом одарила брюнета моя преданная Мира. Я неожиданно понял, что ревную, и постарался подавить это подлое чувство в самом его зародыше. – Bonjour! – радостно приветствовал нас Сергей Арсеньевич. Мира в ответ кивнула, горничная ее смутилась и выскользнула из комнаты. – Bonjour, monsieur, – ответил Кинрю. У офицера немного отвисла челюсть, так как азиата он вообще, по-моему, видел впервые, а вообразить, что японец способен говорить по-французски, было выше возможностей Рябинина, фантазии у него на это не хватало. – Я слышал, что вы большой оригинал, но не предполагал, что… – взгляд Сергея Арсеньевича остановился на Мире, и его цыганские глаза вспыхнули. – Это же сенсация! – воскликнул он. – la femme la plus seduisante de Petersburg! – Мире известно, что она самая обворожительная женщина в Петербурге, – с небольшим акцентом лениво заметил Кинрю, складывая фигуры. – Благодарю вас, сударь, – Мира склонила голову, и ее роскошные волосы цвета вороного крыла рассыпались по обнаженным плечам. У Рябинина пересохло в горле, и я понял, что Серж пропал. Ходили слухи, что кавалергард был пылким поклонником цыганской певицы Стеши. Но цыганка была московской знаменитостью, а Мира… Мира здесь. Как я недавно убедился, в северной столице уже поговаривали о ее таинственности, о красоте, о прекрасном голосе, так что Рябинину спасения не было. Только вот как поведет себя Мира? Индианка предложила гостю присесть в глубокое кресло, и Серж послушался безоговорочно. Наблюдая за его поведением, я решил, что было бы неплохо использовать Миру как осведомителя. Идея, конечно, не комильфо, но куда деваться? Уж она-то, конечно, Рябинина бы разговорила. Я пригласил всех в столовую, где был уже накрыт стол на четыре персоны, а сам поднялся в свой кабинет, где извлек из тайника эмалевый перстень. Сапфир переливался всеми своими гранями в свете единственной свечи. Взгляд мой остановился на тетради, к которой я сегодня так и не прикоснулся. И что бы сказал Иоанн Масон, глядя на это? Но сокрушаться не было времени. Окольцевав безымянный палец, я дернул шнур от звонка, водрузив картину на положенное ей место. Потом велел камердинеру немедленно пригласить ко мне Миру, которая не заставила себя ждать. Волосы она убрала в прическу a la grecque, в ушах засверкали бриллиантовые серьги, платье из шелка, задрапированное на античный манер, только подчеркивало ее неординарность. – Яков, вы меня звали? – спросила она заинтересованно, поглаживая тонкой рукой бархатную обивку моего канапе. От Миры исходил кружащий голову, опьяняющий аромат восточных духов. – Да, – я кивнул и издали, очень осторожно приступил к изложению своей необычной просьбы, опасаясь полностью утратить ее расположение. Но, как оказалось, мой страх не имел под собой никакой серьезной причины. Мира ничуть не была удивлена моим не вполне корректным предложением. – Я сразу поняла, что именно в этом, Яков, и будет заключаться ваша просьба, – сказала она. – Буду рада оказать вам услугу, – в глазах ее заплясали игривые огоньки. Ни с того, ни с сего я подумал, что эта женщина может принести мужчине или неземное блаженство, или, что более вероятно, погибель. Рябинин с Кинрю уже ждали нас за резным дубовым столом, заставленным всевозможными яствами. Не зная пристрастий гостя, я решил не рисковать и не угощать его своими излюбленными блюдами восточной кухни. Стол был накрыт крахмальной камчатой скатертью, которая свежо похрустывала при каждом прикосновении. На ней красовался рыбник из осетрины, цыплята в блестящем желе, груши и прочие вкусности, да несколько бутылок моего любимого шамбертена. К моему великому удивлению, Кинрю и Рябинин, похоже, нашли общий язык, скорее всего, конечно, не японский, и мило беседовали, ожидая хозяина. В тот миг, когда появилась Мира, Рябинин присвистнул. – Что с вами, Сергей Арсеньевич? – невинно осведомился я, изображая из себя глуповатого простофилю. – Dieu! mon dieu! – затараторил он всуе имя господне, что, в принципе, для меня как масона было оскорбительно, но я промолчал, понимая, что благодаря его слепому восторгу в скором времени обрету la possibilite d`une conquete, говоря русским языком, возможность победы. Мира улыбнулась усатому ловеласу своей самой обворожительной улыбкой и села за клавикорды. Голос ее звучал божественно, словно созданный для высокого искусства. – Сирена, – прошептал, к моему удовольствию, растроганный Серж. За столом завязалась светская беседа. – Я слышал, что вы в Преображенском полку служили, – произнес Сергей Рябинин задумчиво. – Отчего же в отставку подали? Или блеск аксельбантов разонравился? – По случаю ранения в сражении, кем-то окрещенным «Битвой народов». – ответил я. – Так, значит, под Лейпцигом воевали, – понял Серж и сказал с почтением: – Наш человек, герой! – Каждый выполняет свой долг, – ответил я с пафосом. – Messieurs, – взмолилась Мира, изображая из себя легкомысленную красавицу. – Давайте сменим тему разговора! – Яков Андреевич, и где вы только раздобыли это бесценное сокровище? Я ответил туманно: – В стране коралловых жасминов и «Рамаяны». – Мне говорили, – признался Рябинин, – что вы человек странный. Я промолчал в ответ, и гость мой на эту тему тоже больше ни словом не обмолвился. Серж поглядывал на мой палец с эмалевым кольцом, а меня так и подмывало спросить его, не знает ли он имени его владельца. Однако я полагал, что всему свое
