хозяин отлучился буквально на минутку. Об этом свидетельствовали и кредитные билеты Английского банка, за которыми, по всей видимости, Радевич и вернулся. Это их я обнаружил у него на столе, из чего и заключил, что большую часть наполеоновской казны он вложил в лондонский банк. Другую часть господин Радевич собирался забрать из имения, а третья была спрятана в том месте, которое было отмечено на карте жирным крестом. Но пока, к сожалению, это были только мои догадки, раздобыть доказательств мне так и не удалось. Ход моих размышлений прервался новым приступом кашля, горлом у меня хлынула кровь, и я снова лишился сознания, успев-таки порадоваться перед тем, что меня в таком состоянии не видит Мира. В этот раз никакие ужасы мне не привиделись, и я очнулся стараниями колдовавшего надо мной немолодого доктора. – Так-с, ну и напугали вы нас, батенька, – ласково улыбнулся он, обнажив неровные зубы. – Не то слово! – поддакнул Демьян Ермолаевич, не отходивший от меня ни на долю секунды. Я все больше проникался уверенностью, что именно он и был тем самым фантомом с лопатой. А накануне Демьян Ермолаевич оставил меня в одиночестве только потому, что Радевич сам бы не справился с бочонками. – Как вас зовут? – обратился я к доктору, предварительно его поблагодарив. – Василий Владимирович, – сообщил он мне, поднося к моему рту стакан, доверху наполненный водкой. – Пейте, – велел доктор. – Вы умеете терпеть боль? Я кивнул, предчувствуя неприятности. Меня знобило, бросая то в жар, то в холод. Но явно не от страха, а от того, что у меня начиналась горячка. – Рана у вас воспалилась, молодой человек, – объяснял доктор с видом знатока. – Так что рано вам меня еще благодарить-то! Он взял со стола инструменты и бутыль со спиртом. – Я собираюсь пулю извлечь, – сообщил мне доктор. – Так что держитесь. И как вас угораздило так неосторожно в себя выстрелить? Что за манера носить с собой дуэльные пистолеты?! – Василий Владимирович пожал плечами. «Ах, вот оно что! – подумал я. – Так, значит, это я сам в себя выстрелил! Хорошо хоть, что растолковали неразумному!» Я принял из его рук стакан и залпом выпил жгучий напиток. Откровенно признаюсь, до водки я никогда охотником не был! У меня снова открылся такой кашель, что, я едва не задохнулся под скептическим взглядом доктора. Он выплеснул мне на рану спирт, и я не смог удержаться от крика. Проваливаясь в туман, я успел заметить, как Варвара Николаевна вздрогнула и заплакала. Я догадывался, что столько корпии для меня нащипала именно она. Что и говорить, жалостливая натура!
Над полем боя клубится дым от взрывов, не продохнуть. Трупы кругом, раненые стонут, и я пытаюсь ползти, напоминая себе беспомощного младенца. Голова разрывается на части, будто в нее ядром попали. А может, и попали? Кровь-то почему по лицу стекает? Когда я прикоснулся к ране на затылке, мне показалось, что сквозь истерзанную плоть можно и до мозга дотронуться, однако ясно было, что кости черепа целы. Не зря же я с полковым врачом дружбу водил, поднатаскался немного в медицине. И где ты теперь мой милый доктор Алексей Лунев? Только и остается без тебя погибать! Вряд ли сумею доползти до лазарета. А жить-то хочется, несмотря на то, что масон. Вон небо-то какое раскинулось! Синее-синее, как море. Никогда больше Мире с ним мои глаза не сравнивать! И тут вдруг показались на горизонте два всадника в военной форме. Один Лешкиным голосом кричит: – Яшка, не умирай! Я тебе еще пригожусь! В Петербурге-то дела остались. Ты-то ведь не под Лейпцигом!
Я очнулся, Василий Владимирович вытирал окровавленные руки о фартук. – Так-с, молодцом! – проговорил он, закуривая сигару. – Слабость, – сказал он в свое оправдание и вышел в коридор. Я не удивился, что мне Лунев привиделся, наверняка бы мой старый друг справился с моей раной лучше. Однако я не любил быть неблагодарным. Справедливости ради, надо было отметить, что доктор сделал все вполне нормально. Варвара Николаевна сжала мне руку: – Ну, слава Богу! – она вытерла заплаканные глаза. – Мы так переволновались, – подхватил управляющий. «Однако по виду не скажешь! – заметил я мысленно. – Хотя… Как посмотреть, если мои выводы верны, то эта компания не так уж и заинтересована в моей смерти. Так что Кинрю мог особенно и не опасаться!» Вернулся доктор и обратился ко мне с настоящей речью: – Пулю я вам, милейший, удалил, рану почистил, дренаж поставил, перевязку сделал. Все как надо! Не подкопаешься! Теперь, Яков Андреевич, дело за вами! С оружием, особливо огнестрельным, не шутите, берегите здоровьице. Иначе за последствия я не ручаюсь! – доктор развел руками. Когда Василий Владимирович покинул имение, и я услышал, как от усадьбы отъехал его обшарпанный экипаж, я попросил Демьяна Ермолаевича принести мне бочонок, который я обнаружил в сарае, сыграв таким образом ва-банк, пожертвовав почти всем, открывая карты. – Какие еще бочонки? – замахал он руками. – Пригрезилось вам все это, Яков Андреевич! Бред горячечный – дело нешуточное! То-то вы все выведываете да вынюхиваете. Я это за вами давно заметил! Про казну наполеоновскую все вы спрашиваете. Клад, что ли, отыскать хотите?! Вы за этим, наверное, к нам пожаловали! – управляющий сощурил глаза, от чего они не перестали казаться рыбьими. – Ошибаетесь, – Демьян Ермолаевич, – улыбнулся я. – Врожденная любознательность покоя не дает. Да и за друга, за Родиона Михайловича обидно. Что-то странное творится в поместье в его отсутствие! – Мерещится вам все! – махнул рукой Демьян Ермолаевич. Варя открыла было рот, чтобы что-то сказать, но передумала, ее светлые глаза погрустнели. – Да ладно, – вдруг согласился Демьян Ермолаевич. – Схожу проверю, что там, в сарае делается. – Загляните заодно в заброшенную усадьбу, – посоветовал я. – Ходят слухи, что по ночам там в окнах свет зажигается. Да я и сам видел, потому и проверять пошел, как бы здесь приют не нашли какие злые бродяги. Потому-то в меня и выстрелили, то есть, mille pardons, я сам в себя выстрелил. Верно, каторжник какой-то, – добавил я. – Нет здесь никаких каторжников! – возмутился Демьян Ермолаевич. – Сами, как есть сами, – заверил он меня. – Чего в горячке-то не привидится! Я спорить не стал, в любом случае управляющий давно уже меня раскусил, да и Радевич видел во мне, скорее всего, не приятеля, а конкурента в лучшем случае, а то и полицейского агента. – Варенька, не пора ли тебе домой? – настоятельно спросил жену Демьян Ермолаевич, и она не посмела его ослушаться, только бросила на меня затравленный взгляд, сказала: «au revoir» и закрыла за собой дверь. Следом вышел и управляющий, пообещав вернуться сегодня же и отчитаться о проведенной проверке. Мне ничего не оставалось, как ждать, а заодно и проверить, на месте ли карта. Я зашил ее за подкладку своего дорожного сюртука, и, как видно, в мое отсутствие обнаружить ее до сих пор так никому и не удалось. Только я успел повесить сюртук обратно в платяной шкаф, как в дверь постучали, и вошел лакей с серебряным подносом в руках. Он принес мне на ужин тушеную телятину с шампиньонами. Мясо показалось мне на удивление пресным, я успел стосковаться по острым пряностям моей индианки. Зато вино горчило на вкус. Демьян Ермолаевич вернулся усталым и раздраженным, видно здорово влетело ему от господина Радевича. – Все как я и говорил, – сообщил он мне. – Очень у вас, Яков Андреевич, богатая фантазия! Другого ответа я от него и не ожидал, очевидно было, что Родион Михайлович по-прежнему велел ему отпираться, продолжая тайно проживать в своих родовых пенатах. – Может, в вист перекинемся? – предложил Демьян Ермолаевич. Но я отказался: – Все равно я вас обыграю, лучше велите послать за Кинрю, пожалуйста, то есть за Юкио Хацуми, – поправился я. – К оберкоменданту, в Борисов. Однако попросил я так, для проформы, зная наверняка, что Кинрю мне придется ожидать до второго пришествия, потому как Демьян Ермолаевич скорее удавится, чем выполнит мою просьбу. Каково же было мое удивление, когда утром в мою комнату буквально ворвался Кинрю, фигура которого, несмотря на жару, была скрыта складками шерстяного бурнуса. – Что здесь произошло? – воскликнул он с порога. Конечно, за моим золотым драконом никто не посылал, просто Кинрю почувствовал, что происходит что-то неладное. Он с самого начала не хотел уезжать и переживал за меня всю дорогу. – Почему вы ранены? – заволновался он. – Я же говорил, что не стоит оставаться здесь в одиночестве! – Все самое страшное уже позади, – ответил я, в надежде, что так оно и есть на самом деле. – Кажется, я почти лицом к лицу столкнулся с нашим неуловимым господином Радевичем, и он так был рад нашей встрече, что не удержался от праздничного салюта! – И вы еще можете иронизировать! – возмущался Кинрю. – Ты передал оба письма по назначению? – поинтересовался я, поправив повязку. Рана неприятно зудела, но я успокаивал себя тем, что это верный признак того, что дело идет на поправку. – Разумеется, – ответил Кинрю, понемногу успокаиваясь. – И все-таки, Яков Андреевич, я жду от вас обстоятельного рассказа. Я деланно вздохнул: – Что ж, делать нечего, – и в красках описал ему все, что произошло в усадьбе с момента его отсутствия, поделившись своими соображениями на этот счет. – Занятно, – заметил Кинрю, выслушав мой рассказ вплоть до самого конца. – По-моему, – произнес он задумчиво, – господин Радевич в панике и не знает, что предпринять. Ну, я-то вас в любом случае больше не оставлю в одиночестве в этом осином гнезде. Даже и не просите! Впрочем, я от него такой жертвы и не требовал. – Ты встретился с оберкомендантом? – спросил я, умирая от нетерпения. Эта история с сокровищами захватывала меня все больше и больше. Правда, я уже не знал, кого опасаться сильнее: то ли Радевича с его прихвостнем управляющим, то ли Ивана Сергеевича Кутузова с могущественнейшей
