– Каков твой Данила из себя?
Хозяин задумался, зачесал в затылке, заерзал на ветхом стуле и, наконец, выговорил, все еще сомневаясь:
– Да никакой, – он пожал плечами. – Словно мышь серая, – и вдруг спохватился. – Глаза у него черные, маленькие такие, все время бегают. И одевается он сроду в черное, как сам сатана, – хозяин перекрестился.
«Ну и ну»? – изумился я. – Ничего себе мышь! В этот момент взгляд мой упал на маленький деревянный столик, примостившийся у окошка. На нем я заметил табакерку.
– Покажи-ка! – приказал я Ивану. – Тоже твоего постояльца?
– Ага, – согласился он и покорно принес мне занимательную вещицу. И невооруженным взглядом было видно, что принадлежит она человеку состоятельному. Я вспомнил, что Пульхерия любила табак, однако этот был совсем другой марки. Продавался такой на Фонтанке в магазине у Жукова. Сей факт я решил приметить. Мало ли? А портретец-то уже складывался! Хотя я еще и не знал, чей именно!
– А сейчас где Данила твой находится?
– В Москву подался, – ответил Иван.
– Это он тебе рассказал?
– Не-а, – замотал головой хозяин. – Я из разговора подслушал, в прошлый визит Пульхерии.
– Ушлый ты малый! – сказал я с невольным восхищением.
– На том и стоим, – гордо ответил Ваня, доканчивая бутылку.
Итак, все дороги ведут нас в Рим, то есть… в Москву. Там и будем разыскивать Гастролера вместе с таинственным незнакомцем.
– Я вам еще кое-что показать могу, – вдруг воодушевился Ванюша. – Конечно, за дополнительную плату!
– Что именно? – заинтересовался я.
– Письмецо, – Ваня достал из-за пазухи конверт и за – махал им у меня перед носом.
– Чье? – у меня сердце так и заколотилось в предвкушении. Неужели тетя Пульхерия столь легкомысленна?
– А вы как думаете? – хозяин снова заулыбался, убрал со стола пустую бутылку и лукаво подмигнул мне хитрющим глазом.
За окнами рассеялась мгла, и луч света упал сквозь кретоновые занавески.
– Неужели недавней гостьи? – полюбопытствовал я, так и не сумев скрыть восторга.
– Умный вы барин, страсть какой умный! – присвистнул захмелевший Ванюша. – Ну все наперед знаете, – продолжал распинаться он.
– Твоими бы устами да мед пить! – усмехнулся я. Лесть на меня обычно не действовала. – Чего хочешь за письмецо-то?
– Ну, – замялся Иван. – Не знаю…
– Да, не тяни ты, выкладывай! – вновь усмехнулся я, предвкушая баснословную цену, что заломит стервец за бумагу.
– На десяти рублях золотом, думаю, сойдемся, – наконец, выдавил из себя Иван.
– Нет, дорого, – решился я поиграть у него на нервах.
Ванюша заволновался, напрягся весь. Надо же, какой куш уплывает, да прямо из-под носа!
– Ну…
– Да ладно! – сжалился я. – Даю тебе два империала, один – за письмо, второй – за возможность обшарить рундук Данилы.
– О чем разговор! – просиял Ванюша, прослезился даже. – Мой дом – ваш дом! Ищите, чего вашей душеньке угодно!
– Письмо!
Хозяин стремглав поднялся, даже не пошатнулся, несмотря на изрядное подпитие, и прямиком к секретеру.
– Из рук в руки просили! – приговаривал он, пытаясь попасть ключом в замочную скважину. Я, словно загипнотизированный, наблюдал за его усилиями. Наконец, замочек поддался, и Ваня выдвинул на свет Божий огромный ящик, заваленный всякими бумагами. Я, разумеется, поспешил к нему, чтобы произвести самую что ни на есть тщательнейшую ревизию. К моему полнейшему разочарованию я не обнаружил в нем ничего, кроме помятых счетов и векселей. Из чего я опять же заключил, что поклонник тети Пульхерии – человек весьма состоятельный.
Иван дрожащими руками передал мне письмо.
– А от других ящиков у тебя, любезнейший, тоже ключик имеется? – спросил я с волнением.
– Имеется, – кивнул Ванюша. Он понял намек и открыл мне еще два ящика, однако они, к моему огорчению, оказались совершенно пустыми.
Я распечатал конверт. Письмо было написано изящным каллиграфическим почерком на бристольской бумаге, которая обычно употреблялась для акварелей. Я развернул приятный на ощупь глянцевый лист.
«Дорогой друг! – Осторожная тетушка и в личном послании не называла по имени своего обожателя, что только подтвердило мою догадку, что Данила был вовсе и не Данила, а какая-то тайно законспирированная личность, вознамерившаяся через доверчивую Пульхерию польститься на письмо прозелита, погибшего странной смертью, наводящей на размышления членов той тайной организации, к которой он изволил принадлежать. – Я в точности выполнила то, о чем Вы так трогательно изволили меня просить в час нашего последнего и такого короткого свидания, уповая на нашу новую встречу, – продолжала она свои романтические излияния. Я справедливо рассудил, что бумага все стерпит. Однако далее стал читать с все более нарастающим интересом, подробности пошли, скажем прямо, прелюбопытнейшие. – Я вскрыла шкатулку племянницы и выкрала письмо ее бывшего жениха, о котором Вы, mon cher, сообщили мне столько скабрезностей. Я сделала все что могла, чтобы помешать этому недостойному человеку соединиться с нашей Аней. Надеюсь, вы уничтожили это послание, и оно не смутит ее нежную душу. Я чиста перед Богом, потому как стою на страже своей бесценной семьи. Вопреки тому обстоятельству, что никто из домочадцев меня не ценит, – я подозревал, что речь в данном случае в большей степени идет о ее кузине Авроре. – Но сегодня произошло самое страшное. Что бы Вы думали? Нет, Строганов, да простит его Господь, не воскрес из мертвых! Нет! Появился тот самый человек, о котором Вы, милейший, меня так дальновидно предупреждали, господин Кольцов. Он, я полагаю, тоже принадлежит к числу погибших. И этот приспешник дьявола, – на этом месте я едва удержался от того, чтобы не присвистнуть, эко наплел про меня „милейший друг“, – занимался как раз тем, что выспрашивал у Ани про это письмо! – В этом месте послание было смочено слезой обеспокоенной тетушки, так как чернила расплылись. – Мало того, Аня обнаружила его пропажу, и все это происходило в присутствии того страшного господина, – ужасалась она. – Я знаю, Вы будете корить меня за мой необдуманный шаг, Вы предупреждали меня, но я не удержалась… Я не смогла не рассказать Вам об этом. Я должна была с Вами свидеться, иначе бы умерла от страха. Не ругайте меня! – просила Пульхерия. – Я уверена, что за мной не следили. Я, – заявляла она с гордостью, – не настолько глупа!» – заключила наивная тетушка и самым нежным образом распрощалась со своим милым другом.
Что-то подсказывало мне, что Данила Рыжов, или как бишь его, любезный друг, навряд ли простил бы Пульхерии ее невинный поступок. Но, к счастью для тетушки, он находился на приличном от нее расстоянии.
– Довольны? – осведомился успевший малость протрезветь к тому времени Иван.
– Еще бы, – я порылся в своем бумажнике и протянул ему два империала. Глазки хозяина заблестели ярче монет.
– А ларь? – спросил я об еще одной части нашего договора.
– Пожалуйста, – кособокий Иван пожал плечами. – Только ключ от него Данила всегда при себе держит.
– Так что же делать? – заволновался я.
– А фомка зачем? – искренне удивился кандидат на Владимирку. Я не стал уточнять, почему он держит в своем хозяйстве такие инструменты.
