– Ой, батюшки святы! – запричитала смотрительша.
– Под суд у меня пойдешь, на каторгу, всех прав состояния лишишься! – грозно пророчествовал я, нагнетая и без того, тяжелую обстановку. – За преступный сговор, имеющий своей целью убийство!
– Кого ты привел к Якову Андреевичу? – начал допрос Кинрю.
– Ей-богу, не знаю, – божился смотритель. – Не представился он. Ей-богу!
– Узнай, – велел я Кинрю, – не записан ли проезжавший в книге смотрителя?
Надежды на это, конечно, не было никакой, но я все-таки для проформы счел необходимым это проверить. Кинрю вышел из комнаты, а я продолжил расспрашивать несчастного Дмитрия Савельевича.
– Он ему ножом грозился, – заступалась смотрительша.
– И денег не предлагал, разумеется, – усмехнулся я.
– Предлагал, – ответил смотритель. – Но я отказался!
– Ну, Дмитрий Савельевич, в этом я и не сомневаюсь, – ответил я, закрыл окно на щеколду и поправил на нем тяжелую штофную гардину. – Лошадей-то он велел не давать?
– Он, мерзавец, он, – затряс головой Дмитрий Савельевич, на лбу его, широком с висков, выступила испарина. Я подал ему свой белый платок с именными вензелями.
Вернулся Кинрю, по его глазам я понял, что в станцион – ной книге и в самом деле ничего не записано. Тут он снова начал поигрывать ножом, от чего у несчастного смотрителя подкосились ноги.
– Оставь его, – приказал я. – Он и так до смерти напуган. Я думаю, что произошедшее послужит ему уроком, – сказал я нарочно громко, чтобы Дмитрий Савельевич меня расслышал.
Спустя полчаса привели сдаточных лошадей какого-то вольного ямщика, который должен был везти нас с Кинрю до следующей станции.
– Вели закладывать, – сказал я смотрителю. Так мы с ним и расстались, к неудовольствию золотого дракона, который считал, что Дмитрия Савельевича полезнее бы было сдать властям. Однако я был обязан хранить это дело в глубокой тайне.
В Москву мы прибыли на закате, когда она замерла под бледнеющими солнечными лучами, погружаясь в глубокий и продолжительный сон.
– Неужели приехали? – воскликнул Кинрю, обрадованно завертев во все стороны головою.
– Куда теперь-то? – спросил ямщик.
– К Пречистенскому бульвару, – ответил я, собираясь остановиться у одного своего старого друга, гусарского поручика Виктора Заречного. Я возлагал на него в своем деле огромнейшие надежды, так как он слыл в древней столице бретером и заядлым картежником. Через него мечтал я встретиться с мошенником Матвеем Воротниковым.
Мы выехали на бульвар, проехали мимо бакалейной лавки.
– К какому дому подъезжать-то? – осведомился возница.
– А к вон тому, крайнему, – указал я пальцем на известный мне особняк. – Сверни сначала за угол, потом возьми чуть влево, к подъезду!
На крыльцо по покосившимся немного ступеням сначала поднялся я, следом за мной Кинрю.
Я постучал в знакомую дверь. Сначала было довольно тихо, и никаких шагов изнутри дома не было слышно. Но через некоторое время я узнал знакомую походку денщика Василия, с которым был знаком едва ли не с малолетства.
– Яков Андреевич! – обрадованно воскликнул он, мутные бледно-голубые глаза его весело заблестели. – Барин, – крикнул он так, что его должно было быть слышно и на другом конце огромного дома.
– Здорово, дружище! – ответил я, потрепав его по плечу.
– Барин! – снова крикнул денщик и поковылял через сени.
Кинрю топтался на месте, не смея войти.
– Смелее, мой друг, смелее, – сказал я ему, и сам устремился за денщиком через пустые сени в прихожую, а затем и вверх по лестнице. За мною бесшумной походкой последовал японец.
И тут из боковой двери в просторную залу, обставленную египетской мебелью, ворвался Заречный, весь при параде, в своей новой венгерке, гусарской куртке, разукрашенной поперечными шнурами, начищенных сапогах, весь надушенный и напомаженный.
– Яков! mon ami! – обрадовался он. – Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?
– Да вот, разыскиваю одного человека, – ответил я. – Надеюсь его в Москве застать, да уповаю на твою помощь!
– Понятно, – серьезно ответил Виктор, как будто и в самом деле что понял. И тут только он заметил Кинрю, который стоял в простенке и рассматривал большую картину, висевшую у окна.
– С кем имею честь? – осведомился он заинтересованно.
– Позволь тебе представить, – я взял японца под руку и подвел его к Заречному. – Юкио Хацуми, один из моих самых преданнейших друзей. Ранее он служил при дворе японского императора.
Кинрю поприветствовал его кивком головы.
– В самом деле? – Заречный удивился. – Ты мне никогда о нем не рассказывал.
– Не было случая, – немного смутился я.
– C'est curieux, ma parole, – заметил он. – Действительно, интересно.
Но мне показалось, что он это говорил скорее из вежливости. Виктора Заречного более всего в этой жизни интересовали карты, лошади, вино и женщины. И непременно в перечисленной мною последовательности.
– Ты куда-то собирался в такое время? – поинтересовался я, усаживаясь в кресло, обитое бежевым гобеленом.
– Съездить хотел к одной подружке, – лукаво заулыбался он под закрученными усами.
– Что, дама из светского общества? – спросил я из вежливости.
– Да что ты, их и сам черт не разберет! – отмахнулся Заречный.
В этот момент в просторную залу зашел Василий с нашими чемоданами.
– Снеси их в комнату для гостей, – велел Заречный.
Седой, сутуловатый Василий заковылял в сторону лестницы.
– Я тут на Арбатскую площадь хотел клубнику с ананасами из оранжереи завезти, да видно не судьба! – воскликнул Виктор. – Будем шампанское пить за встречу!
– А я бы предпочел тенериф, – вставил свое слово Кинрю. Говоря откровенно, я тоже любил этот сорт приятного белого вина.
– Тенериф так тенериф, – добродушно согласился Заречный.
Вернулся денщик Василий, теперь уже без чемоданов, и уселся на стул вязать крючком из покромок половик. Сколько я его помнил, это было его излюбленное занятие.
Для начала он разложил на столе кусок какой-то ненужной ткани, затем обрезал с краю продольную прочную полоску. Наточил портняжные ножницы и нарезал еще несколько таких же полосок.
Пока он это проделывал, Заречный велел горничной накрыть стол для того, чтобы, как он выразился, устроить пир горой в честь нашего неожиданного приезда! Особенно ему хотелось удивить японского господина.
Горничная Мариша в точности исполнила все его приказания, и мы уселись за круглый стол, накрытый красивой льняною скатертью с камчатыми узорами.
– Так что ты хотел узнать? – спросил меня Виктор после двух добрых бокалов вина.
– Знаешь ли ты Матвея Воротникова? – задал я интересовавший меня вопрос.
Как только я упомянул имя этого известного в Санкт-Петербурге мошенника, лицо Заречного изменилось, помрачнело, густые брови нахмурились, в углах рта наметились неровные складки. Я подумал, что таким, должно быть, мой друг будет лет через двадцать пять.
– Что такое? – смутился я. – Я что-то не так сказал?
– Да нет, – возразил Заречный. – Ты-то здесь ни при чем. Какое у тебя дело к этому господину?
– Ты мне еще не сказал, знаешь ли ты его? – напомнил я Виктору, который отодвинул в сторону фарфоровое блюдце с клубникой.
– А как же? – усмехнулся он горько. – Мне ли его не знать?! Я ему на днях проиграл добрую половину своего состояния!
