обиделся. Однако я понимал, что его философский склад ума не позволит ему совершить подобную глупость.
– Мой друг, – Заречный похлопал Юкио по плечу. – Не принимайте этот смех на свой счет. – Скорее я смеюсь над собой, чтобы как-то сдержать то волнение, что сводит меня с ума. В мыслях я уже стою у зеленого стола, исписанного мелом и заваленного купюрами.
– Все в порядке, – заверил его Кинрю, подмигнув прищуренным глазом.
Василий забросил свое плетение, убрал недоделанный коврик вместе с покромками и отправился за начищенным заблаговременно до блеска парадным мундиром своего проигравшегося хозяина.
В комнату вошла неулыбчивая Мариша, внесла свечи, в серебряном канделябре.
– Пора, – Виктор кивнул на настенные часы.
– Пора, – согласился я.
– Мариша, – обратился Заречный к горничной. – Вели кучеру рысаков закладывать!
Девушка кивнула и поспешила убраться с глаз подальше, даже не взглянув в мою сторону.
«Видно пожалела о вчерашнем порыве», – мысленно заключил я, проводив ее взглядом.
Экипаж у Заречного был отменный, роскошествовал мой друг похлеще санкт-петербургских франтов, ясное дело, не хотелось ему с такою жизнью расставаться.
Колеса позолоченные, сбруя сафьяновая, возница в кафтане из изумрудного бархата, опушка бобровая, так и переливается.
– Богато, – отметил я.
Виктор вздохнул:
– На одного тебя и надежда! А то как бы мне со всем этим не распроститься!
– Не прибедняйся, – ответил я. – До аукционной продажи-то поди далеко!
– Эх, если так и дальше пойдет! – Заречный махнул рукой.
– Слушался бы Василия и не связывался с мошенниками!
Кинрю открыл дверцу и влез в экипаж, за ним по очереди забрались в карету и мы.
Кучер на козлах натянул поводья, стегнул лошадей, и мы тронулись с Пречистенки на Тверской бульвар, где располагался известный клуб.
Уже когда мы подъезжали к рассвеченному подъезду, я обратился к своему старому другу:
– У меня к тебе, mon ami, небольшая просьба!
– Слушаю, – Заречный обратился весь во внимание.
И я изложил ему суть дела, которая заключалась в том, чтобы он представил меня в клубе Запашного как одного из самых богатых людей северной столицы, страстно желающего испробовать свои силы в игре. Я уповал на то, что Гастролер не ведал еще о моих талантах.
– Так ты желаешь сойти за новичка? – переспросил поручик.
– Так точно, – ответил я, замыслив изобразить собой для шулера легкую добычу.
– Нет ничего проще, – ответил Виктор, когда карета уже остановилась.
Привратник приветствовал всех приезжающих величественным кивком седовласой головы.
У подъезда сгрудились экипажи всех мастей. Кинрю остался нас дожидаться в карете, сославшись на свою нелюбовь к занятиям подобного рода, при нем, как всегда, была его вездесущая решетчатая доска. Впрочем, мне грех было на это жаловаться, стоило только припомнить эпизод на станции в Торжке.
Заречный шел впереди, бряцая шпорами и поблескивая золотыми петлицами на воротнике. Я едва поспевал за ним по мраморным ступеням, ища глазами в толпе Матвея.
Мы миновали ряд шикарно обставленных комнат с карточными столами.
– Хочу представить тебя хозяину самолично, – шепнул мне Виктор на ухо.
– Вот и ладно, – согласился я.
Наконец, мы вошли в ярко освещенную комнату, зашторенную тяжелыми темными драпри. Почти всю ее занимал длинный стол, покрытый зеленым сукном, исчерченным белым мелом. За этим столом стоял широкоплечий красавец с глубокими мечтательными глазами и узкими светлыми бакенбардами. Исполненный истинно дворянского благородства, он хладнокровно и с достоинством метал банк.
– Андрей Запашный, – полушепотом сообщил мне Виктор. – сам хозяин этого дома.
Мы протиснулись сквозь ряд понтирующих игроков. Заречный ткнул меня в бок локтем, склонился надо мной и как можно тише сказал:
– Смотри, справа от тебя. – Я повернул свою голову в, указанную мне, сторону. – Господин Воротников, собственной персоной.
– И впрямь, – прошептал я в ответ, узнавая пройдоху по описанию Рябинина.
Взгляд у него был острый, пронзительный, узкие карие глазки так и бегали, цепко следили за всеми движениями банкомета.
– Позволь-ль-те по-о-ставить кар-ар-ту, – проговорил он, заикаясь и протягивая нежную холеную ладонь, унизанную сверкающими перстнями. Брильянты при свечах так и сверкали, отвлекая внимание от рук! Я готов был поспорить, что Матвей очень тщательно ухаживает за руками как за главным атрибутом своей специальности, бережет их и непременно ходит в перчатках. Я по опыту знал, какие чувствительные пальцы у шулеров.
Разнаряжен Воротников был словно рождественская елка: светлый фрак, панталоны короткие, с узорчатыми лампасами, белые чулки, жилетка двубортная в елочку, черные лакированные башмаки.
– Будьте любезны, – кивнул Запашный пепельными кудрями.
Карта Матвея легла на стол, и он написал над нею свой куш. Я подумал, что, верно, до Москвы еще не докатилась дурная слава Воротникова, иначе вряд ли он был бы принят в таком известном клубе, как этот. Хотя, если верить слухам… В общем, поговаривали, что промышлял здесь не только изгнанный из родных пенат франтоватый Гастролер.
Когда партия, наконец, закончилась, Запашный передал свои права банкомета невысокому близорукому господину в лорнете и вышел в буфет освежиться лимонадом. Лакей в парадной ливрее преподнес ему трубку с янтарным мундштуком, и хозяин закурил, присев на широкий диван с зеленой обивкой.
Виктор устремился за ним, подхватив под руку и меня.
– Андрей Александрович, – окликнул он хозяина клуба.
– Виктор Кондратьевич, очень рад! – заулыбался Запашный.
– Вот, хочу вам представить моего лучшего друга, – кивнул Виктор в мою сторону. – Яков Андреевич Кольцов.
Я поклонился.
– Очень приятно, – любезно сказал Запашный. – Хотите присоединиться? – он кивнул в сторону стола.
– Очень хочу, – воодушевленно ответил я.
– Ничто не мешает вам насладиться игрой, – сказал Запашный, отдал трубку лакею и проводил меня до стола, представив гостям.
Я присоединился к понтирующим и тоже сделал довольно приличную ставку.
Тем временем Виктор в кругу своих приятелей распространялся относительно моих несметных богатств и неопытности в игре. Краем глаза я заметил, что и Воротников подошел к компании Заречного, заинтересовавшись разговором.
Моя карта оказалась бита, и я проиграл довольно приличную сумму ассигнациями. Мне показалось, что Заречный встревожился. Но я сделал вид, что не замечаю его волнения, чтобы невзначай не спугнуть свою дичь, и снова поставил семпелем тысячу рублей.
– По-моему, этот человек сошел с ума, – услышал я шепот у себя за спиной, но не придал ему значения. И снова оказался в проигрыше. Изобразив на своем лице великое огорчение я отошел от карточного стола.
– Что происходит? – обеспокоенно осведомился Зареч – ный. – Что-то идет не так?
– Доверься мне, – попросил я его, взял у официанта мороженое и уселся за столиком у окна. Матвей Воротников долго себя ждать не заставил.
– Скуч-ч-аете? – обратился он ко мне, подсев на краешек облюбованного мною дивана.
– Да вот игра не заладилась, – горестно пожаловался я ему. – А говорят еще, что новичкам везет!
– Фортуна – да-а-ма измен-н-чивая! – философски заметил шулер, не подозревая, что я вижу его
