Лаврентий Филиппович пожал плечами. – Я вам идейку подкинул, ну и довольно, – продолжал распыляться он. – Дальше-то дело ваше, вы только в нем и заинтересованы, да ваше братство.
Я удивился, обычно Медведев в общении со мной такую непочтительность себе никогда не позволял. Что это с ним? Или встал не с той ноги?
– Лаврентий Филиппович, что это с вами сегодня произошло? – полюбопытствовал я. – Не узнаю своего добрейшего надзирателя!
– А! – махнул он рукой. – Это все нервы! Не обращайте внимания! С супругой сегодня с утра повздорили, вот и весь день наперекосяк пошел.
Я и представить себе не мог подобной зависимости от женщины! Подумав об этом, я невольно вообразил себе мою зеленоглазую русалку.
«Mon dieu! – я ужаснулся. – Она же агент мальтийцев и влюблена в Анатоля Елагина, орденского бальи!»
Это был один из тех редких случаев, когда я упомянул имя Господа Бога всуе.
– Так зачем же я вам понадобился? – осведомился Медведев, снова усаживаясь за свой покосившийся письменный стол.
– Мне просто необходимо узнать от вас один адресочек, – ответил я. – Некоего Аристарха Пахомовича, – я его фамилию выведал еще на прокофьевском вечере, все у того же, знакомого мне корнета, проявив изрядную дальновидность. Не понравилось мне упоминание о том, что начальник каких-то военных поселений пытался с собой покончить из-за растраты. Ведь бывает иногда, что самоубийцы и вешаются!
Я сказал надзирателю фамилию, и Лаврентий Филиппович покинул меня, оставив на некоторое время одного в кабинете. У меня же из головы не шла история с Ковчегом, из-за которого и разгорелся этот сыр- бор. Интересно, какого из двух херувимов собирались передать палестинцы в наше орденское владение?! И кого изберут его почетным хранителем?
И снова мне вспомнилась Лидия и ее откровенное послание к Анатолю Елагину, столь опрометчиво ею оставленное без присмотра. Неужели графиня Полянская не догадалась, что оно побывало в моих руках? А если все-таки она догадалась?! При этой мысли мне делалось как-то не по себе, и где-то в заоблачных далях замаячила золотая клетка, предсказанная мне Мирой. И что-то подсказывало мне, что она ожидает меня в имении Анатолия Дмитриевича.
– Сирена! – я усмехнулся, а голос графини и впрямь был зовущим, манящим в райские кущи наслаждения. Прозрачные глаза завораживали.
Я отмахнулся от этих мыслей, словно от наваждения.
В недавнем прошлом мне самому довелось отречься от личного счастья, и я никогда не жалел об этом.
– Лидия, – прошептал я еле слышно, словно пробуя это имя на вкус, и снова усмехнулся. Я вполне допускал, что женщина эта вероломна. Вернее, я почти и не сомневался в ее коварстве. Но что-то заставляло меня уповать на иное.
Механически я коснулся пантакля у себя на груди, и почувствовал, как гулко забилось сердце у меня под рукою.
Вернулся Лаврентий Филиппович.
– Вот, – он протянул мне листок бумаги с адресом господина в пенсне.
– Благодарю покорно, – сказал я Медведеву и распростился с ним на неопределенное время.
Дожидаясь меня, мой кучер слегка задремал на козлах кареты. Я растолкал его и распорядился двигаться в сторону Чернышева переулка.
– Яков Андреевич Кольцов? – удивился Аристарх Пахомович. – Что-то не припомню!
– Мы встречались с вами на рауте у господина Прокофьева, – напомнил я ему.
– Постойте-постойте, – хозяин наморщил лоб, напрягая память. – Лицо-то у вас, конечно, знакомое, – проговорил он, сощурив и без того узкие, дальневосточные глаза. Я понял, что Аристарх Пахомович меня так и не вспомнил. – У вас ко мне какое-то дело? – поинтересовался он.
Я присел на диванчик, положил ногу на ногу и с серьезным видом сказал:
– Дело это довольно деликатное.
Аристарх Пахомович поправил пенсне и глубокомысленно произнес:
– Я вас очень внимательно слушаю.
– Я разыскиваю одного человека, – начал я. – Но мне, к сожалению, до сих пор не известно его имя.
– Я не совсем понимаю…
– Не удивляйтесь, – попросил я хозяина. – Вам знаком этот человек, и вы, как бы это выразиться помягче, – я замолчал, подыскивая подходящее слово. – Не слишком о нем лестного мнения!
– А вам-то откуда это известно? – изумился он. – Мы же с вами практически не знакомы.
– Догадываюсь об этом, – произнес я, нисколько не смутившись. – Вы обронили о нем несколько слов на вечере у Прокофьева.
– Так вы имеете в виду?.. – Аристарх Пахомович залился краской.
– Вот именно, – я кивнул. – Того самого казнокрада, которого вы, с вашей высокой нравственностью, так ненавидите!
– Ну что вы, – растерялся Аристарх Пахомович. – По-моему на рауте я чересчур разошелся.
– Так или иначе, – попытался я его подбодрить, – но дело это прошлое. – Как фамилия этого неудавшегося самоубийцы?
– Но вам-то он зачем?! – возмутился хозяин.
– Я же говорил, что это деликатное дело, – ответил я. – Мне просто необходимо встретиться с этим человеком.
– Ну ладно, – сдался Аристарх Пахомович. Он взмахнул рукой, словно большим крылом, и зашагал по комнате взад-вперед. – Его фамилия – Гушков, – выдавил из себя хозяин. – Но я абсолютно не хочу о нем разговаривать!
– Он вам чем-либо навредил? – поинтересовался я.
– Мне лично – нет! – ответил Аристарх Пахомович. – Если не считать того, что я теперь на глаза к Прокофьеву показаться не смогу. – Впрочем, мне скорее пристало винить свой длинный язык, чем этого вора.
Фамилия показалась мне знакомой, однако я не был ни в чем уверен. В царствование Александра Благословенного стало принято не включать свои имена даже в тайные списки лож. Иногда масоны записывались и под вымышленными именами.
– А как его зовут, вам ваш камер-юнкер не говорил? – осведомился я, выпрямив ноги, которые затекли.
– Скворцов? – переспросил Аристарх Пахомович, то и дело поправляя пенсне, которое съезжало у него с носа. – Он – вовсе не мой камер-юнкер. Просто Скворцов какое-то время ухаживал за моей кузиной. И однажды разговорился, – Аристарх Пахомович пожал плечами. – Да я и сам знаю его имя, он же нередко на раутах у Прокофьева околачивался.
– Ну и как же его зовут? – настаивал я.
– Созоном Сократовичем, – ответил хозяин, скривившись.
– Так, значит, Созоном, – повторил я за ним. – Все сходится!
– Что сходится? – переспросил Аристарх Пахомович.
– Пожалуй, это именно тот человек, которого я ищу, – сказал я в ответ. – А вы, случайно, не знаете, как именно этот Гушков хотел с собой покончить?
– Да слухи ходили, что повеситься пробовал, – ответил хозяин. – Ревизия намечалась правительственная, вот у него нервишки-то и не выдержали. Только вот выкрутился он как-то, покрыл всю свою недостачу!
– Ага, – задумался я. – А у Прокофьева вы не видели этого Гушкова в обществе графини Полянской?
Аристарх Пахомович бросил на меня недоуменный взгляд сквозь стекла пенсне, но смолчал, оставив все свои сомнения при себе.
