отъезде, а действовать требуется незамедлительно! Вспомните о второй добродетели Соломонова храма, – призывал я его. – О повиновении!
– Ну, хорошо, – наконец-то решился он. – Да, я действительно осведомлен о соглашении с палестинскими Иоаннитами, которое вот-вот должно состояться в Риме. Оно касается древней святыни – ветхозаветного кивота. Иначе его называют Ковчегом Завета, в прежние времена он хранился жрецами в египетских храмах. Сейчас святыня в руках Иоаннитов. Вам, вероятно, известно, что одним из условий получения высших масонских степеней в нашей ложе, которая придерживается шведской системы «Строгого послушания» является то обстоятельство, что посвящяемый не принадлежит к мальтийцам.
– Разумеется, известно, – согласился я с господином Шварцем.
– Тогда вы должны понимать всю важность этих переговоров, учитывая наше соперничество с Госпитальерами, – добавил он.
– Неужели в собственность Ордена должен перейти сам Ковчег? – удивился я. – Мне показалось, что речь идет о каком-то золотом херувиме.
– Совершенно верно, – согласился Борис Георгиевич. – Он располагался на золотой крыше Ковчега.
– Что еще вам известно об этой реликвии? – требовательно осведомился я у него.
– Да, в общем-то, ничего, – развел он руками. – Кстати, мы можем пригласить Давыда Измайловича, он, между прочим, осведомлен о всяких редкостях не хуже нас с вами, а то и получше!
Я искренне изумился:
– Давыда Измайловича? Он-то какое имеет к этому всему отношение?
– Я повторяю, Давыд Измайлович – антиквар, – ответил Шварц. – К тому же он масон, хотя и не относится к нашему Ордену. Кстати, его отцу было пожаловано дворянство. По-моему, он посвящен в одну из канонических Иоанновских степеней.
– И вы считаете, что он достоин доверия? – спросил я с сомнением. Однако мне было известно, что в начале нашего века состав масонских лож стал намного демократичнее.
– Несомненно, – ответил Шварц. – До определенной степени, разумеется, – оговорился он. – Совсем не обязательно посвящать его во все перипетии происходящего, но я полагаю, что о Ковчеге Иеговы он мог бы поведать вам много интересного.
– Тогда я хотел бы познакомиться с ним поближе, – обрадованно ответил я.
Борис Георгиевич потянулся к бисерному шнуру сонетки. Спустя несколько секунд в массивную дверь приемной проскользнул строго вышколенный лакей.
– Чего изволите? – с важным видом осведомился он.
– Ну-ка, голубчик! – воскликнул Шварц. – Зови-ка нашего гостя!
Голубчик, нисколько не раздумывая, бросился выполнять барское распоряжение.
Я и глазом не успел моргнуть, как в приемную Шварца вернулся Давыд Измайлович.
– Чем могу помочь? – полюбопытствовал он.
– Да вот, Яков Андреевич интересуется одной реликвией, – сообщил Борис Георгиевич. – И я предложил ему обратиться к вам.
– Ну что ж, – причмокнул антиквар, потирая руки. – Как говорится, чем могу…
– Что вам известно о так называемом Ковчеге Завета? – осведомился я.
Давыд Измайлович задумался, глазки его оживленно блестнули, и он заговорил:
– В общем, не очень много.
– А вы не могли бы выражаться яснее? – нетерпеливо попросил я его.
– Ну, – начал Давыд Измайлович. – Начнем с самого простого. Вы, по всей видимости, знаете, – он лукаво заулыбался, судя по всему, намекая мне на мое невежество, недопустимое для масона. Я заметил, что Давыд Измайлович сразу определил, что принадлежим мы с ним к одному и тому же братству. – Что ковчегом называют иначе ларец или сосуд для хранения ценных предметов. К примеру, в церкви – также для предметов, относящихся к таинству причастия.
– Допустим, – ответил я, с плохо скрываемой неприязнью.
– Так вот, – продолжал антиквар. – Ковчег представляет собой материализацию божественных замыслов Иеговы, зреющих в сердце Творца еще до сотворения мира.
– Вы имеете в виду… – догадался я.
– Вот именно! – обрадовался Давыд Измайлович. – Вечный замысел Бога – явление Спасителя! Иначе он рассматривается как земная обитель Всевышнего. Его почитали за Святую Святых, центр Иерусалима и центр вселенной.
– А что вам известно о херувиме? – поинтересовался я.
Антиквар задумался:
– Ну-ка, дайте припомнить, – он прикусил губу. – Ну, конечно же! – оживился Давыд Измайлович. – Сам Ковчег представляет из себя позолоченный ящик, сколоченный из древесины акации. По преданию, он имеет над собой золотую крышу, на которой и располагаются два херувима из чистого золота, олицетворяющих собой всемогущество Яхве и божественную всепрощающую любовь. Сама же крыша воплощает Его справедливость, – добавил антиквар.
– По-моему, ответ исчерпывающий, – высказал свое мнение хранитель хоругви. – Надеюсь, что это поможет вам, Яков Андреевич, в вашем расследовании!
– Я тоже на это надеюсь, – ответил я, встал с кресла и подошел к окну. Все небо заволокло свинцовыми тучами, потому я гадал, выпадет ли к вечеру снег, или прольется дождь. Мне казалось, что я убедился в том, что священная реликвия стоила похищенной переписки. Но бедняжка Строганов, к сожалению, об этом не знал!
– Так вы занимаетесь расследованием?! – почему-то обрадовался антиквар.
– Увы, – развел я руками.
– Известно ли вам, Яков Андреевич, как переводится ваше имя с древнееврейского? – полюбопытствовал он. – Человек, который «следует по пятам». Так что я уверен, что ваше расследование будет удачным!
– Вашими бы устами… – усмехнулся я.
Я покинул Бориса Георгиевича около половины третьего и направился на Большую Садовую в первый департамент медведевской управы, надеясь получить нужную мне информацию от Лаврентия Филипповича в размещавшемся там же адресном столе. Не скажу, что я уже успел соскучиться по нему, но меня-таки вынуждала краняя необходимость.
Лаврентий Филиппович увидеть меня не ожидал, погруженный в свои многочисленные иски, прошения, обвинения и жалобы.
– День добрый, – приветствовал я его.
Он нехотя оторвал свой взгляд от письменного стола, заваленного бумагами.
– Яков Андреевич! – раскрыл он свои объятия и вылез из-за стола. – Какими судьбами? Да кто бы мог подумать? – разливался Медведев соловьем.
– Да все по тому же делу, – напомнил я.
– По какому такому делу? – сморщился Лаврентий Филиппович.
Я вздохнул:
– По делу масона Виталия Строганова, который бросился с Исаакиевского моста.
– Ах, да, – Лаврентий филиппович расплылся в улыбке, и его холодные, светло-голубые глаза немного смягчились. – Все трудитесь, – добавил он. – Аки пчелка!
– Тружусь, – согласился я. – Как дело-то продвигается?
– А никак, – ответил надзиратель, подошел к окну и захлопнул форточку. – Дует, – поежился он.
– Объясните! – потребовал я, начиная понемногу выходить из себя.
– Закрыли мы это дело, – зевнул Медведев. – Самоубийство, оно самоубийство и есть!
У меня от удивления даже глаза округлились. Сколько я знаю Лаврентия Филипповича, а все еще никак не привыкну к его выкрутасам!
– Так вы же сами… – начал было я, а потом рукой махнул. – Да ладно! О чем уж тут говорить?
– Хорошо, – согласился Медведев. – Мы-то с вами знаем, что мальчишку с моста сбросили. Но кому от этого легче? Доказательств все равно в наличии нет. Так зачем же перечеркивать работу полиции? –
