подушки спасительные восковые затыкалочки, которые обеспечивали спокойный сон, но о которых Алена периодически забывала, с силой воткнула их в уши, зажмурилась изо всех сил и даже заслонила глаза ладонями.
Мало было шансов заснуть, практически никаких – так панически колотилось сердце, так бурно толклись в голове мысли… Однако она уснула мгновенно и утром проснулась только после того, как Марина начала панически колотиться в ее дверь и кричать, что все готовы, до выезда осталось пять минут.
Морис был известен своей несусветной пунктуальностью, и Алена уже смирилась с мыслью, что либо вынуждена будет ехать неумытая и неодетая, либо останется одна в этом кукольном домике. Однако тут Сильви обнаружила пропажу Минет и отказывалась ехать до тех пор, пока кошка не найдется.
– Вроде бы я закрывала это окно на крышу? – бормотала она, всплескивая руками. – Или только хотела закрыть, да забыла, и она убежала?
Морис злился на задержку, Марина выражала сочувствие, Лизонька носилась по всему дому, как оглашенная, крича:
– Минет, Минет!
Подлинная виновница всего этого переполоха воровато приняла душ, замотала бинтом колено, порадовавшись тому, что опухоль уже сошла, а значит, пациент скорее жив, чем мертв. Затем Алена накрасилась, оделась, выпила кофе… и всех успокоила, как по мановению волшебной палочки, потому что обнаружила Минет, спокойно спящую в садике среди розовых кустов, на пятачке, нагретом солнцем.
Дом заперли, проверив, надежно ли перекрыты все пути, ведущие на запрещенную крышу, погрузились в «Рено», прихватив в качестве подарка хозяевам карнавала три бутылки коллекционного «Вуврэ» урожая 1975 года, и поехали на бал-маскарад. Причем о том, что Марина забыла надеть свой костюм боярышни, Морис – монаха-капуцина, Сильви – бургундской крестьянки, а Лизочка – Красной Шапочки, вспомнили, только когда пропилили сорок километров от Тура и приблизились к распахнутым воротам сельского шато, во дворе которого пестрело дивное смешение красок, эпох и стилей.
– Мы чужие на этом празднике жизни! – процитировала Марина в собственном переводе на французский.
– Во всем виновата Минет! – тяжело вздохнула Сильви.
– Во всем виновата ты! – сурово констатировал Морис. – Это ты забыла закрыть окно!
– Во всем виновата Лизка, – сказала добродушная Марина. – Это она вчера задурила голову Сильви.
А та, которая истинно была виновата во всем, скромно улыбнулась и пробормотала:
– Ну, может, все, что ни делается, делается к лучшему.
Из воспоминаний Зои Колчинской
Поболтав еще немного, камера угомонилась. Малгожата весело, очаровательно упросила мою соседку по нарам перебраться на другое место, и та не смогла ей отказать. Я хотела вернуть камизэльку, но Малгожата воспротивилась:
– Мне и так бардзо гаронце, очень жарко. А ты, я вижу, хвораешь? Это плохо… Но придется набраться сил.
– Для чего? – спросила я.
Мы лежали рядышком и разговаривали тихо-тихо, чтобы не потревожить спящих. Мы называли друг друга на «ты» с такой естественностью, словно были знакомы всю жизнь.
– Чур, я первая спрошу, – шепнула Малгожата. – Ты что подумала, когда меня увидела? Только правду говори!
Меня почему-то обрадовала эта мысль.
– Правду? – спросила я. – Хорошо, будет тебе правда. Я подумала, что ты провокаторша.
– Ну? – усмехнулась она. – Вот оно как… И что ж ты сделала бы? Выдала бы меня?
До той минуты я не знала ответа на этот вопрос. Теперь вдруг он явился ко мне:
– Нет, не выдала бы. Я бы с тобой поговорила. Я бы убедила тебя, что грех Иудин нельзя на душу брать. Наверное, лучше убить, чем предать.
– Да нет, не лучше, – вздохнула Малгожата. – Лучше уж вовсе не грешить, но это лишь для таких светлых, ангельских душенек, как твоя. А мне гореть в огне… Я даже и сейчас слышу кипенье смолы и треск адских дров! Потому что я – конечно, ты совершенно правильно угадала! – провокаторша красных панов.
– Что?! – попыталась воскликнуть я изумленно, недоверчиво, но звук застрял у меня в горле, вернее, поперек его. Я почувствовала, что задыхаюсь. Я онемела!
– Ну что, теперь отринешь меня, говорить не станешь? Или крик поднимешь? Разбудишь всех, выдашь меня? – спросила Малгожата насмешливо.
Я молчала…
– Не стану сейчас тратить время, слова плести и объясняться, – продолжала она. – Может, потом, когда опасность от нас отвяжется, я тебе все расскажу. Поймешь или нет – не знаю, но сейчас ты должна мне поверить. Я байку про красного командира, которого чуть столовым ножиком не зарезала, сплела для того, чтобы к вам в камеру попасть. В ту, где ты сидишь. Потому что ты сейчас близ смерти ходишь, а я должна спасти тебя.
Я была в таком состоянии, что даже не задала самого естественного вопроса: в чем опасность? Я спросила о другом:
– Зачем тебе меня спасать? Не проще ли убить, чтобы я тебя не выдала?
– Не могу, – повернула ко мне голову Малгожата. – Не могу забыть, как ты добра ко мне была, когда я
