– Это мне неведомо, – вздохнул Всеволжский. – Судя по тем текстам, которые я читал, жрецы, изготовившие ожерелье, написали некое пророчество на золотой пластине, однако, в чем смысл пророчества, неизвестно.
– Да, – задумчиво кивнула Малгожата, – я помню, что на золоте были выгравированы какие-то полустертые знаки. Наверное, иероглифы, но тогда, когда мне довелось посмотреть на ожерелье, я была совсем мала и не запомнила, как они выглядели.
– Наверное, как многие древние предметы, оно придает силу любовным чарам? – предположила я.
– Такое только в сказках бывает, – авторитетно заявила Малгожата. – А силу любовным чарам придает сама женщина!
Я вздохнула. Ну что ж, ей виднее… Она, конечно, больше моего знала о любви!
– Вы правы, – проговорил Всеволжский, глядя на Малгожату с обожанием. – К тому же элементарная логика подсказывает, что ожерелье никак не было связано с любовной магией, иначе Жозефина никогда не рассталась бы с ним. Вообще, если проследить череду его владельцев и их судеб (ведь, насколько мне известно, оно кочевало и среди Потоцких от одной семьи к другой, нигде долго не задерживаясь), можно прийти к некоторым интересным выводам…
– К каким же? – спросила я с любопытством… Не скрою, меня очень увлекал этот разговор! Не столько потому, что речь шла об украшении – я в них мало что понимала, у меня никогда не было никаких украшений, кроме крестика да простеньких серег, мать оставила мне кое-какие драгоценности, однако сначала я была слишком мала, чтобы их носить, а потом они все пропали, когда наше имение сгорело в страшном пожаре революции, – сколько потому, что я всегда обожала рассказы о древностях и чудесах.
– Может быть, тут дело в силе какого-нибудь древнего проклятия… – начал было Всеволжский, однако Малгожата остановила его:
– Погодите! Видите вон ту рощу?
Мы с Всеволжским слишком увлеклись разговором и только сейчас обнаружили, что закоулками- переулками-оврагами вышли на окраину города и почти приблизились к окружающим его дубовым рощицам, переходящим постепенно в густой лес.
– Насколько мне известно, нам осталось перебежать поле, пересечь рощицу, а потом преодолеть еще одно поле, чтобы добраться до своих, – сказала Малгожата. – И если останемся целы и невредимы, то это будет настоящее чудо. Как только мы окажемся на первом поле, в нас будут стрелять красные. В рощице мы можем наткнуться на их пулю или на пулю белых. Когда выйдем из нее, по нам начнут палить свои. Но делать нечего – остается только молиться и уповать на милость небес. Во всяком случае, давайте держаться вместе, чтобы, если кто-то будет раненый, двое других могли подхватить его и бежать дальше. – И она крепко схватила меня за руку.
Всеволжский покорно посмотрел на нее и кивнул.
Мы помолились – и, набравшись духу и сил, опрометью кинулись бежать через поле к рощице…
– Кстати, Алена, – сказал Морис, когда гостья выползла из своей комнаты в восемь утра (невыспавшаяся, неумытая, в халате, волоча ногу с шиной, – вообще никакая!) с одной мечтой: как можно скорее выпить как можно больше кофе. – Пока вас не было вчера, звонила моя матушка и предупредила, что нас всех могут вызвать на допрос в комиссариат.
Алена покачнулась и крепко схватилась за спинку ближайшего стула.
– Боже мой! Это еще почему?
– Оказывается, в то время, когда мы веселились на новоселье у Терри Руаля, на соседней вилле был убит ее хозяин. Он там поселился незадолго до Терри, они даже еще не познакомились… Известно только, что это какой-то араб французского происхождения, человек состоятельный, судя по той вилле, которую он занимал.
Морис отхлебнул какао из большой-пребольшой кружки. Он всегда пил на завтрак только какао и ел только тосты с маслом и вареньем (между прочим, сваренным в прошлом году Аленой из мирабели, мелкой желтой сливы, собранной Аленой же в саду в Мулене, в промежутке между разборками с двумя киллерами!). Сообщив новость, Морис продолжил листать какой-то каталог – ему чуть не каждый день присылали каталоги всех художественных выставок, которые проходили в Париже.
Алена, как во сне, прохромала на кухню, согрела воду, насыпала в чашку две ложки любимого кофе «Якобс Монарх» (во Франции его тоже пьют, только он там почему-то гораздо лучше и крепче, чем у нас), залила кипятком, добавила молока и пол-ложечки сахару. Вообще-то, она пила кофе без сахара, но потрясающее известие вынуждало зарядить организм порцией незапланированной энергии.
Вернулась в столовую и села напротив Мориса. Съела банан. Спросила осторожно:
– А почему они решили нас допросить?
– А вдруг кто-то что-то видел? К примеру, каких-то подозрительных людей, которые могли оказаться убийцами… Как выяснилось, территория виллы этого несчастного граничит с владениями Терри, их разделяет только проволочная сетка, преодолеть которую при известной сноровке мог любой из гостей Терри. Кроме бедняжки Амели и нашей Лизочки, конечно. Кстати, в комиссариате просили Терри перечислить всех, абсолютно всех его гостей, ну, он, естественно, назвал и вас. Вот будет вам материал для нового детектива – пообщаетесь с настоящими французскими полицейскими. Верно?
Так.
Так-так-так, говорит пулеметчик, так-так-так, говорит пулемет…
Ради материала для нового детектива Алена готова была на многое. Если не на очень многое. Ради этого ей случалось забывать об опасности и плевать на некоторые морально-нравственные препоны с такой высокой башни, что Тур Эйфель по сравнению с ней – просто девочка. И, строго говоря, писательница Дмитриева была бы только рада пообщаться с «настоящими французскими полицейскими» – в любое другое время, в любой другой ситуации, но только не сейчас! А сейчас…
А сейчас она пила кофе и чувствовала, что ей больше всего на свете хочется вскочить из-за стола и ринуться собирать вещи – чтобы затем помчаться в аэропорт и, поменяв билет, улететь домой уже сегодня, а не через неделю. Но этот внезапный отъезд уж точно навлечет на нее подозрения не только французской
